Затем наступил день свадьбы, который Элейн прожила будто в дымке, будто все это происходило с кем-то другим. Семья Лаверде устроила праздник у себя дома: донья Глория разъяснила Элейн, что за такой короткий срок совершенно невозможно арендовать помещение в клубе или другое более пристойное место, но Рикардо, который слушал подробные объяснения молча, изредка кивая, дождался, пока мать выйдет, и рассказал Элейн правду. «У них нет ни гроша, – сказал он. – Лаверде все заложили». Это открытие потрясло Элейн меньше, чем можно было ожидать: множество мелких деталей в последние месяцы подготовили ее к этой новости. Но ее удивило, что Рикардо говорит о своих родителях в третьем лице, так, словно их банкротство его не касается.
– А мы? – спросила Элейн.
– Что мы?
– Что мы будем делать? Моя работа много денег не приносит.
Рикардо посмотрел ей в глаза и положил ладонь ей на лоб, словно проверяя температуру.
– На первое время хватит, – сказал он, – а дальше поглядим. Но я бы на твоем месте не беспокоился.
Элейн подумала, что она и не беспокоится, и спросила себя, почему. А потом спросила Рикардо:
– А почему ты бы не беспокоился на моем месте?
– Потому что для пилота вроде меня работа всегда найдется. Это точно, и обсуждению не подлежит.
Позже, когда гости разошлись, Рикардо повел ее в комнату, где они впервые переспали, усадил на кровать, предварительно скинув немногочисленные свадебные подарки, и Элейн подумала, что он хочет поговорить о деньгах, что он сейчас скажет ей, что у них нет денег на медовый месяц. Но нет. Он завязал ей глаза чем-то толстым, пахнущим нафталином – возможно, это был старый шарф – и сказал: «С этого момента ты ничего не увидишь». Элейн позволила свести себя по лестнице вниз с завязанными глазами, выслушала прощальные слова новых родственников (кажется, донья Глория плакала), вышла в вечернюю прохладу, села в машину, решив, что это такси. По пути неизвестно куда она спросила, что это все такое, а Рикардо сказал ей молчать и не портить сюрприз. Элейн почувствовала, как машина остановилась, открылось окно, Рикардо представился, его почтительно поприветствовали, затем открылась дверь и послышался лязг металла. Она вылезла из такси и ощутила под ногами неровную поверхность; порыв холодного ветра растрепал ей волосы.
– Тут лестница, – сказал Рикардо. – Не торопись, а то упадешь.
Рикардо пригнул ей голову, как делают, чтобы человек не ударился о низкий потолок, или как полицейский, сажая арестованного в машину, пригибает ему голову, чтобы он не ударился лбом. Элейн покорно шла дальше, ее рука коснулась какой-то незнакомой поверхности, оказавшейся сиденьем. Сев, она почувствовала, как ее колено ткнулось во что-то жесткое, и только тут поняла, где она находится и что сейчас произойдет. Ее догадка подтвердилась, когда Рикардо стал переговариваться с диспетчером, а самолет тронулся с места. Но Рикардо позволил ей снять повязку, лишь когда они взлетели. Элейн увидела перед собой линию горизонта, мир, какого она никогда раньше не видела, залитый светом, какого она никогда раньше не видела, и свет этот заливал лицо Рикардо – тот двигал руками над приборной доской и смотрел на приборы (вращающиеся стрелки, цветные огоньки), в которых она ничего не понимала.
