– Это значит – да? – спросил Рикардо после поцелуя, все еще стоя на коленях и мешая официантам. Элейн расплакалась, улыбаясь сквозь слезы:
– Ну конечно, – ответила она, – что за глупый вопрос?
Так что Элейн пришлось отложить отъезд в Ла-Дораду на две недели, и за это чудовищно короткое время она с помощью будущей свекрови (которую пришлось для начала убедить, что нет-нет, она не беременна) организовала скромную, почти что тайную свадьбу в церкви Святого Франциска. Элейн полюбила эту церковь с первых дней в Боготе, ей нравились толстые каменные стены, покрытые влажной испариной, нравилось входить с одной улицы и выходить на другую, нравилось жестокое столкновение света и сумрака, тишины и шума. За день до свадьбы Элейн отправилась прогуляться по центру (Рикардо сказал бы – провести рекогносцировку). Переступив порог церкви, она подумала о шуме и тишине, о свете и сумраке, и взгляд ее уперся в освещенный алтарь. В тот день церковь показалась ей знакомой, но не просто как место, где она бывала раньше; это было знакомство более глубокое и даже интимное, словно она когда-то читала описание в каком-нибудь романе. Она глядела на робкое пламя свечей, на хрупкие желтые лампады, подвешенные к колоннам, будто факелы. Сквозь витражи пробивался свет и освещал пару попрошаек, которые спали, скрестив ноги и сложив руки на животе, словно мраморные статуи на надгробии папы римского. Справа будто бы полз на четвереньках Христос в человеческий рост; ясный день мощно врывался в здание через другую дверь, бил ему в лицо, и в его свете сияли шипы тернового венца и изумрудно-зеленые капли, слезы и пот Христа. Держась левой стороны, Элейн прошла вглубь, к алтарю, – и увидела клетку. В клетке, словно зверь на выставке, был заперт еще один Христос, и волосы у него были длиннее, кожа – желтее, а капли крови – темнее, чем у первого. «Это лучшее, что есть в Боготе, – сказал ей как-то Рикардо. – Клянусь тебе, он круче любого Монсеррате». Элейн наклонилась, приблизив лицо к табличке: «Христос в агонии». Она сделала еще пару шагов к амвону и заметила латунную коробочку с надписью: «Положите пожертвование, и образ осветится». Она нашарила в кармане монету, взяла ее двумя пальцами, будто облатку, чтобы увидеть свет: одно песо, темное клеймо, будто монета побывала в огне. Элейн опустила монету в желобок. Христос ожил под краткой вспышкой прожекторов. Элейн почувствовала или, скорее, поняла: она будет счастлива всю жизнь.
