Двадцать дней, двадцать жарких дней полевого обучения Элейн проработала плечом к плечу с Майком Барбьери и с местным руководителем «Общественного действия», низкорослым и молчаливым, с усами, прикрывавшими заячью губу. У него, для разнообразия, было простое имя: его звали Карлос, просто Карлос, и ей чудилась скрытность или даже угроза в этой простоте, в его умении появляться из ниоткуда, словно призрак, чтобы с утра забрать их, и точно так же исчезать вечером, высадив их возле дома. Элейн и Барбьери, по установившейся традиции, обедали у Карлоса дома, в перерыве между работой с фермерами из соседних районов, встречами с местными политиками и бесплодными переговорами с собственниками земли. Элейн обнаружила, что их работа в деревне состоит в основном из говорения: чтобы обучить крестьян выращивать кур с мягким мясом (нужно было запереть птиц в тесном месте, не давать им бегать по двору), чтобы уломать местных политиков построить школу (от центрального правительства никто уже ничего не ждал) или чтобы убедить богатых, что волонтеры Корпуса мира – не просто банда антикоммунистически настроенных крестоносцев, вначале нужно было сесть за стол и пить, пить, пить, пока не перестанешь понимать слова. «Так что я тут, в основном, разъезжаю на полудохлых клячах и веду беседы с полупьяными людьми, – писала Элейн. – Но, думаю, сама не замечая, чему-то учусь. Майк сказал, что в Колумбии это называют „просечь“. Разобраться, что к чему, научиться действовать правильно, все такое. В общем, погрузиться во что-то. Этим я и занимаюсь. А, и вот что: не пишите мне больше сюда, следующее письмо посылайте в Боготу. Я сейчас поеду туда, там закончу обучение, а дальше – в Ла-Дораду. Там уже все будет всерьез».
В последние выходные приехал Рикардо Лаверде. Он сделал ей сюрприз, доехал на поезде до Ла-Дорады, оттуда на автобусе до Капаррапи и уже на месте стал выяснять точный адрес, описывая парочку гринго, про которых, конечно же, знали абсолютно все. Элейн нисколько не удивилась, что Лаверде и Майк Барбьери сразу же отлично поладили: Барбьери отпустил Элейн на полдня, показать окрестности «ее парню из Боготы» (так и сказал, «твоему парню из Боготы») и сказал, что ждет их вечером на ужин. И тем вечером, сидя посреди огромного пастбища, вокруг костра и в компании кувшина гуарапо[73] – Рикардо и Барбьери часами искали (и находили!), что у них общего. Рикардо, как и Барбьери, не любил агуардьенте, отец Барбьери был пилот, развозил воздушную почту, и они обнимались и говорили о самолетах, Рикардо широко распахивал глаза, рассказывая о своих курсах и инструкторах, и тут вступала Элейн, начинала расхваливать Рикардо и повторять чужие похвалы его таланту пилота, а потом Рикардо и Майк обсуждали Элейн в ее присутствии, какая она хорошая, какая красивая, ну да, какая красивая, и глаза у нее такие, говорил Майк, да, глаза – особенно, говорил Рикардо, они принимались хохотать и обменивались секретами, словно не только что познакомились, а жили вместе в общаге, а потом пели
