– Что вы им туда напустили? – спросил я. – Что это в бутылке?
– Сухое дерево и коровий навоз.
– Дым их усыпляет? Что он с ними делает?
Майя Фриттс не ответила. Обеими руками она взяла первую рамку и резко ее встряхнула. Сонные или одурманенные пчелы попадали в улей.
– Дайте мне щетку, – сказала мне Майя Фриттс и аккуратно стряхнула самых упрямых, которые крепко уцепились за соты. Некоторые пчелы, любопытные, а может, просто пьяные, ползали по ее пальцам, пробирались между мягкими щетинками щетки, и Майя аккуратно снимала их, словно взмахами кисточки.
– Нет уж, милая, – говорила она. – Иди-ка домой.
Или:
– Слезай давай, не время шутки шутить.
Эта процедура – вытаскивание сот, сметание пчел, ласковые беседы – повторилась и в остальных ульях. Майя Фриттс глядела очень внимательно и наверняка запоминала все, что видела и чего я в своем невежестве увидеть не мог. Она поворачивала деревянные рамки, осматривала их со всех сторон и пару раз пустила дополнительную порцию дыма, словно опасаясь, что какая-нибудь недисциплинированная пчела возьмет, да и проснется не вовремя. Я воспользовался моментом, снял перчатку и подставил ладонь под струю холодного пахучего дыма, просто чтобы узнать о нем немного больше. Его запах, в котором было больше от дерева, чем от навоза, останется на моей коже до самого вечера, а кроме того, будет навечно связан с той долгой беседой с Майей Фриттс.
Проинспектировав все ульи, Майя Фриттс вернула на место в сарай дымарь, щетки и ломики и отвела меня в дом. Там оказалось, что ее работники все утро готовили для нас молочного поросенка. Войдя, я тут же почувствовал облегчение во всем теле, без единой жалобы принявшем полуденный зной. В этой тени и прохладе оно мгновенно ощутило, как настрадалось за день, втиснутое в комбинезон, маску и перчатки. Вся спина у меня была в поту, тело молило об утешении. Бешено вращались два вентилятора, один над гостиной, другой над столовой. Перед тем, как сесть за стол, Майя Фриттс принесла откуда-то плетеную коробку ручной работы размером с маленький чемоданчик. Крышка у нее была твердая, дно укрепленное, а по бокам – ручки или петли, чтобы удобнее было поднимать и переносить. Майя поставила коробку во главе стола, будто гостя, а сама села напротив. Накладывая салат из деревянной миски, она спросила меня, что я знаю о Рикардо Лаверде, успел ли по-настоящему узнать его.
– Немного, – сказал я. – Мы были знакомы всего несколько месяцев.
