Вольф кивнул, не проронив ни слова, и посмотрел на отца с подозрением.
— Самая невинная ложь заключается в том, что я будто бы редко вижу сны, что сон с Эстебаном был чем-то особенным. Сказать по правде, последние полгода меня мучают кошмары, Хелен восстает из мертвых и повсюду за мной ходит… А хуже всего те сны — зеленые сны, как я их называю, — в которых ее лицо сползает с портрета и принимается летать вокруг меня, шепчет и жалуется на судьбу… Ни дать ни взять черепа с зелеными огоньками вместо глаз, которые снились мне в детстве. Грозит задушить меня…
Естественным образом эти сновидения подводят нас к более серьезному из моих прегрешений. Позволь напомнить, что я не лгал в открытую, а просто кое-что скрывал. С самой кончины Хелен меня преследует страх, что в пьяном угаре я мог сыграть в ее смерти куда более активную роль, чем сыграл, не очнувшись вовремя и не доставив ее в больницу.
Порой этот страх почти полностью исчезает, но я понимаю, что совсем он не исчезнет никогда, а порой он становится неотвратимым, как смертный приговор. Это ощущение одолевает меня все чаще с тех пор, как начались зеленые сны. Меня снедает подозрение, что где-то глубоко в моем сознании или в подсознании спрятана реальная картина случившегося, что до нее можно добраться, рассеяв алкогольную пелену, быть может, через одиночество, лишения и страдания, быть может, через наркотики или сильные таблетки, быть может, через психоанализ и прочие техники расширения сознания… Или достаточно просто наслать мои сны и кошмары на другого, чтобы он попытался в них разобраться… Вольф, сегодня вечером до меня вдруг дошло, что я, сам того не понимая, попытался проделать это с Томми — с вами всеми, но с Томми в особенности, использовать его как подопытного кролика. Потому-то я и ходил такой задумчивый.
К этому моменту и Вольф собрался с мыслями, справился с обуревавшими его чувствами, подавил гнев на отца, подвергшего Томми опасности случайно или все-таки почти преднамеренно. Его нисколько не огорчил приступ кашля, в котором Кассиус зашелся, закурив очередную сигарету. Зато было время принять некоторые решения, и он твердо знал, что Терри его поддержит.
— Думаю, о ночнике можно забыть, — сказал он. — Эту ночь Томми проспит у нас. А утром мы соберемся и уедем, не важно, будет дождь или нет. Если будет, кстати, тебе тоже лучше уехать. Я рад, что мы тебя навестили, здесь было по-настоящему хорошо, но, похоже, не стоило так затягивать с отъездом. Что касается твоих снов, переживаний и страданий, откуда мне-то знать? — Он на мгновение сорвался, и в голосе проскользнула нотка раздражения. — В конце концов, это ты у нас психолог! В сегодняшнем испуге Томми хватает и забавного, и странного, но я не вижу смысла это подробно обсуждать. Не прямо сейчас.
