Вольф моргнул, затем неуверенно кивнул.
— По-моему, последние пару лет до того, как я сбежал от родителей, что-то такое было… Господи, я тогда так изнывал от этой взрослой фигни! Тоска зеленая, поскорее бы удрать — ни о чем другом не думал.
— Как уверяет Тилли, — продолжала Терри, — после твоего ухода Хелен и Кассиус на время помирились, но потом их стычки возобновились и стали ожесточеннее прежнего. Хелен дважды пыталась отравиться снотворным — ну, или так считал Кассиус, которому приходилось возить ее в больницу на промывание желудка. А сама Хелен не помнила о передозе, говорила, что просто теряла сознание. А дальше… Одним воскресным утром Кассиус позвонил Тилли около десяти, голосок у него был тонкий, испуганный, но рассуждал он трезво и попросил приехать — мол, ему кажется, что Хелен умерла, однако он не уверен, да к тому же — оцени, Вольф! — не знает, это он ее убил или нет. Лечащий врач Хелен уже едет, его вызвали, но Тилли очень нужна.
Естественно, Тилли примчалась раньше врача — дело ведь было утром в воскресенье — и нашла Хелен в постели, совсем холодной, а спальня выглядела так, словно там небольшой ураган прошел: повсюду недопитые стаканы, остатки закусок, пара пустых флакончиков из-под снотворного, рассыпанные пилюли на кровати и на полу — целая россыпь красно-синих пилюль. Кассиус в халате и шлепанцах слонялся по дому этаким неуемным призраком, глушил тревогу пивом и повторял снова и снова, что накануне вечером все было как обычно, что сам он принял две или три пилюли заодно со спиртным, этого достаточно, чтобы его вырубило, а Хелен вдруг начала на него вопить, потрясая флакончиком со снотворным, и он не помнит, сколько ни пытался напрячь память, угрожала ли она покончить с собой или всего лишь орала на него, обвиняла, быть может, в том, что он опять покусился на ее таблетки, хотя ему запретили, а он попробовал ее успокоить, отговаривал принять снотворное, если она и вправду собиралась, но пилюли начали действовать, и он сомлел.
Следующее, что он помнит — или думает, что помнит, — это пьяная прогулка по дому. Он разговаривал с Хелен, лег спать, потом спорил с ней, потом то ли тряс ее за плечи, то ли душил (в памяти все смазано), потом опять темнота. Впрочем, он не мог сказать наверняка, было все это на самом деле или нет, а если они с Хелен о чем-то и говорили, ни единого словечка в голове не отложилось.
Когда он снова очнулся, было светло, он чувствовал себя отдохнувшим, но в сердце сидела какая-то заноза. Хелен как будто мирно спала, так что он встал с кровати, приготовил себе кофе и начал прибираться в доме, время от времени заглядывая в спальню: проснулась ли жена и не сварить ли кофе для нее. Потом ему показалось странным, что она ни разу не пошевелилась, да и дыхания не слышно, на оклики и движения не реагирует. Он поднес к ее губам зеркало, приложил перышко — никаких перемен; вот он и побежал звонить Тилли.
