– О чем ты думаешь? – спросил Отто. Это был необычный вопрос с его стороны. Софи покраснела.
– О семейной жизни, – ответила она.
Он улыбнулся простой, безо всякого подтекста улыбкой.
То, что они продолжали сидеть друг напротив друга так же, как сидели долгие годы, и то, что привычная близость между ними могла быть столь жестоко нарушена без каких-либо последствий, пугало ее. Если все эти месяцы она могла вести такую пылкую жизнь отдельно от Отто, а он ничего не замечал, это означало, что их брак распался задолго до того, как она встретила Фрэнсиса; или так, или еще хуже – как только она переступила черту правил и установлений, брак перестал существовать. В конструкциях не было настоящей жизни. Внутри панциря повседневности и поверхностных условностей царила анархия.
Она знала, где была она. А где был Отто? О чем он думал? Неужели он ничего не знал? Она долго смотрела на него через стол. Казалось, он не замечает ее взгляда. Он ел яблочное пюре, которое она приготовила тем вечером. Тихо звенела ложечка. В воздухе висел лимоноподобный аромат яблок. Левой рукой Отто завернул край мятой салфетки. Когда он взглянул на нее, в его глазах ничего не отражалось. Его лоб был слегка нахмурен, плечи согнуты.
Он заговорил о войне – сын клиента позвонил ему, чтобы выяснить, каковы его законные права, если он объявит себя негодным к службе по соображениям совести. Отто отказался продолжать разговор, когда мальчишка предложил заскочить к нему и перетереть.
– Ты же знаешь, что такое терки? – спросила она.
– Приблизительно. Что, если бы я заговорил с ним по-немецки, сделав дурацкое предположение, что он должен меня понять?
– Но ему нужна была помощь! Какая разница, как он попросил о ней?
– Я сказал ему говорить прямо. Он ответил: «Вау». Какое скользкое слово! Вау, вау, вау… так собаки воют на луну. Потом он заявил, что он от меня тащится, но будет делать то, что хочет, так, как получается, а я спросил, где это, вашу мать, написано, что люди могут делать, что захотят?
– Ох, Отто!
– Ох, заткнись! – воскликнул он, резко встал из-за стола и вышел из столовой. Спустя всего одно мгновение ей пришлось приложить усилие, чтобы вспомнить его выражение лица, когда он сидел там. В гневе он накричал на нее и вышел из комнаты. Но на его лице она увидела не гнев, а недоумение; так выглядит человек, который не знает причину своей печали.
Софи не видела Фрэнсиса уже шесть месяцев, когда он однажды позвонил ей в обед. Они договорились встретиться выпить. Он стоял у бара, читал книгу и поправлял очки.
