Было понятно, что с него хватит, что он уже получил больше, чем когда-либо хотел. Он спросил, представляла ли она когда-нибудь себя на сцене? Почему он спросил об этом? О, он не знал, но иногда то, как она говорила, как держала голову, как выразительно жестикулировала… «Ты имеешь в виду, я выгляжу наиграно?» «Ну… не совсем».
Потом, одним поздним вечером, он сказал ей, что должен вернуться в Локуст-Вэлли. Он должен разобраться, что же на самом деле произошло в этом браке. Если он этого не сделает, как он сможет завязать новые отношения?
– Отношения?
– Я не смогу жениться на ком-то другом, пока не пойму, что произошло между мной и Джин, – сказал он.
«На ком-то другом!» – кричал ее внутренний голос.
Он перестал небрежно отзываться о своей жене. Когда он говорил о ней, его лицо морщилось, он отводил взгляд от Софи на какой-нибудь предмет в комнате, баре, ресторане. Он стал чаще навещать своих детей. Он звонил Софи за час или два до того, как она готова была выйти из дома, чтобы пойти к нему, и говорил, что не складывается. Он не сможет встретиться с ней сегодня. Возможно, на следующей неделе.
Когда она в последний раз поднималась с его дивана, на одно ошеломляющее мгновение ей показалось, что она вся в крови и что эта кровь – очертания его тела на ее коже.
Какой была бы ее жизнь, если бы они остались вместе? Если бы она стала теми «отношениями», о которых он говорил? Не имело значения. Они бы устали друг от друга, скатились по изношенной колее сексуальной скуки и привычки – всё это не имело значения. Она выбрала его в тот поздний момент своей жизни, когда выбор почти всегда гипотетический. Это был выбор вне времени.
– Он вернулся в Локуст-Вэлли, – сказал Отто однажды вечером.
– Кто? – глупо спросила она, и ее пронзила острая тоска.
– Фрэнсис вернулся домой. Думаю, на этот раз он останется.
И добавил:
– Какой-то пустослов.
– Я думала, он тебе нравится.
– Да. Он очень привлекательный парень. Но я думаю, что он пустослов. И ничего не может с собой поделать.
Неужели она окончательно задушила Фрэнсиса? Может быть, он вернулся в Локуст-Вэлли, потому что спертый воздух лучше, чем совсем никакого? Да что она знала о воздухе в Локуст-Вэлли? И была ли любовь удушьем? И всё же она не могла перечеркнуть то, что теперь знала. Это было его обязательство, даже не выбор, просто обязательство, и об эту скалу разбивалось всё: решения и желания, слова и предположения. Никакие ее усилия не смогли бы освободить его от этого обязательства. Вообще не имело значения, какой была его жена. Не имело значения, подумала она, даже если бы он любил ее, Софи.
