— Да вот… Вам майор со старшим лейтенантом ничего не говорили?
— Нет.
— Решили мы тут, товарищ подполковник, трубопровод от склада горючего прямо к дизелям проложить. А то ведь знаете, как мы бочки катаем снизу вверх? Зизифов труд.
— Сизифов, — поправил Воронин.
— Виноват, точно: сизифов. Как вы смотрите на наше мероприятие?
Капелька пота, щекоча, сползала по смуглой щеке Дзюбы, влажная прядка черных волос назойливо лезла в глаз. Но Дзюба ничего не чувствовал, с напряженным вниманием ожидая, что скажет начальник политотдела. Похвалит или не похвалит за «мероприятие»?
— Не знаю, — сказал Воронин, — в это дело надо вникнуть.
— Я расскажу вам, расскажу! У меня с собой и черновик чертежика… Где же он?.. Вот, смотрите: трубопровод пойдет сначала по краю нижнего двора, потом повернет налево, наверх…
Пришлось-таки Лыкову и Званцеву подождать подполковника. Глянут из канцелярии в окно: все стоят Воронин и Дзюба на каменном выступе, разговаривают.
Наконец Воронин пришел. Снял фуражку, присел к столу.
— А рационализация, товарищ майор, дельная, — сказал он. — Молодец Дзюба!.. — И спросил наивно: — Это не тот Дзюба, которого вы просили отчислить из роты?
— Тот самый…
— Вы и сейчас настаиваете на его отчислении?
— Можно подождать маленько. — Длинные сухие пальцы командира роты пробежали по краю стола. — Поглядим, что из него получится.
— Надеетесь, исправится?
— Вроде есть крен в эту сторону.
— Что же с ним произошло?
— Вот старший лейтенант лучше знает, — Лыков кивнул на Званцева. — Пусть он расскажет.
— Все началось, на мой взгляд, с газеты, которая пришла в роту с Алтая, — помолчав, заговорил Званцев.
И он рассказал, какую буйную радость переживал Дзюба, получив газету, в которой на целые три колонки был помещен портрет черномазого, белозубого тракториста. Потрясая газетой, Дзюба бегал по казарме:
— Это же Венька, мой старший брательник! Послушайте, что пишут о нем: «Опыт комсомольца-новатора Вениамина Дзюбы должен стать достоянием всех трактористов». Слыхали? Вот так Венька!
Восторг Дзюбы охладил Анатолий Ветохин. Разглядывая портрет «брательника», он спросил:
— Гордишься братом?
— А почему же нет? Таким героем можно гордиться.
— Говорят, гуси гордились, что их предки Рим спасли.
— Это к чему ты? — опешил Дзюба.
— Так, к слову пришлось…
— Ты что же — меня с гусем сравниваешь?
— А чем ты не гусь? Гусь, да еще лапчатый. На славе брата хочешь авторитет заработать. Нет, ты свою славу завоюй.
— На всю армию первый нарушитель дисциплины. Чем не слава? — заметил хмурый и молчаливый ефрейтор Калашников.
