Мальчишки | страница 49

Рассыпается трава под железом косы. Поют девчата, ладно, тоненько. Коса поет в их руках. Запеть бы тоже, да кажется сфальшивишь, вспугнешь песню.

Ударил веслами по воде, широко загреб.

Опоздал…

Билась вода под веслом, словно она была виновата. Песня звучала все глуше, стелилась за лодкой по воде, догоняла точно. Не смогла догнать — в лугах осталась…

Арсений вылетел с тропы на перрон, добежал до кассы. Шарил глазами, искал. Закурил.

Синим огнем текли рельсы. Висело горячим всполохом солнце в небе.

Тяжелый, из серого сплошного камня мост выгнулся над водой. Его положили давно, крепко, на много лет.

Бежали машины, сглаживая неровности горячими шинами, шли люди, вбивая в камни шаги, и мост жил торопливой жизнью человека, умывался дождями, покрывался сухими листьями, летящими с тополей парка, заносился чистым снегом и опять открывался выщербленной, растрескавшейся грудью весной, роняя острые сосульки в темную воду.

Мама говорила, что мост мой ровесник, и я с уважением, когда никто не смотрел в мою сторону, гладил плоский камень ладонью.

Мы жили у парка в высоком, из красного кирпича доме, и из наших окон был виден мост.

Мальчишками мы любили перевешиваться за литой барьер и глядеть в воду до тех пор, пока голова не шла кругом и не стучало в висках.

Меня ругали дома за цыпки на руках, за то, что бегал к мосту, наказывали, замыкая в маленькой комнатке, и я, вылезая через окно, снова летел узким проулком к мосту, зная, что вечером меня опять накажут.

Было что-то необыкновенное в летящей стремительной воде, в легком кружении воронок, мелких камешках берега, скатывающихся в глубь, и солнечном свечении.

Я свешивался вниз головой и будто падал долго, томительно, прижимаясь плотно к камню.

Глиссер вспарывал пенно гладь, зарывался носом, и за ним шла глубокая, гладкая дорожка с опадающими блестками брызг.

Я чувствовал себя маленьким и, возвратись домой, с каким-то жалким вниманием разглядывал свои несильные руки с острыми содранными локтями и грязными цыпками.

Я хотел быть поэтом.

Я выписывал аккуратными круглыми буквами стихи Пушкина в тетрадь, боязливо сочинял свои, длинные, одинаковые, про луну, про море, которого никогда не видел, и мужественно никому их не показывал, боялся: засмеют и станут дразнить маменькиным сынком.

Я мучительно вынашивал свою мечту, прятал стихи в пыльном чулане за фанерным ящиком, обернув газетой.

Мама водила меня за руку в школу, проклинала машины, собак, кутала мое горло теплым мохнатым шарфом, поила в простуду невыносимыми порошками и рассказывала неинтересные сказки.