Мама хотела, чтоб я был всегда маленьким, учился играть на скрипке и пил по утрам рыбий жир.
Она всплескивала руками, когда я приходил с синяками, и ставила холодные примочки на лоб, вздыхая, уговаривая не драться и, упаси боже, бить стекла.
Но я после школы, едва отмыв чернила с пальцев, бежал к мосту, скатывался на берег и пускал желтыми утятами палые листья.
Ветер дул потихоньку, относя листья все дальше и дальше, и они уплывали стайкой, почти невесомые под громадой моста.
Но приходил Юрка, загорелый, с яркими красными губами и принимался кидать камешками в уплывающие листья. Засучив рукава рубашки, он доставал склизкие от зеленой тины плитки и, щурясь, пускал длинный блинчик.
— Ты плавать умеешь? — спрашивал меня.
— Умею…
— А если врешь? Давай вперегонки. Боишься, вода холодная?
— Не боюсь.
Я не умел плавать. Я боялся воды, и мне было стыдно признаться. Я потрогал воду рукой.
— Холодная, как лед… Судорогой сведет.
— Чего тебе надо? — вдруг заорал Юрка.
Я оглянулся. В трех шагах от нас стояла Танька и грызла конфетку.
Я покраснел.
Танька отбросила косички за спину, сыпанула в Юрку камешками и убежала на мост — и еще там, перевешиваясь через барьер, показывала нам язык, кричала:
Юрка-шкурка,
конопатый нос,
съест тебя Барбос.
Юрка словно не слышал и начал раздеваться, а я, будто осматривая берег, пошел близко у воды, чувствуя, как горят уши — казалось, они просвечивают насквозь, как мандарин на солнце.
Я смотрел снизу вверх, в гулкое каменное дно моста, слушал, как шуршат машины, разбрызгивая лужи — слушал мост, как большую раковину, где чутко бился неумолчный шум города.
Юрка визжал от холода и саженками плыл к другому берегу, где притопывала Танька, держа руками юбочку и строя невероятные рожи…
Под вечер, когда уже зажигались слабые огни, я опять спустился к мосту и снова бросал листья в воду, и смотрел, как они, крутясь на ветру, сплываются стайкой.
На мост пришли двое и долго глядели вниз, близко касаясь друг друга.
Он курил, бросал вспыхивающие спички под мост, — ему, видно, нравилось, как они гаснут: не сразу, чертя светлую линию в воздухе.
Она, подняв воротник и опустив низко лицо, смеялась и вскрикивала:
— Как здорово… Ой, как здорово! — И просила бросить еще.
— А ты прыгнешь с моста? — спросила она. — Страшно.
— Отчего же, прыгну. — Он опять бросил спичку.
— Вот если долетит до воды и не погаснет, то сбудется… Погасла… Брось еще.
— Спички кончились, — сказал он.
Под мостом голоса звучали гулко, так, будто стоящие на мосту говорили в колодец. Только иногда шум проезжающей машины заглушал их.
