До самого снега пролежала Верка в постели, горячая, с крупным потом по ночам. Ни с кем не говорила, только думала, устремив неподвижные глаза в потолок.
«Отдам тебя на балерину учиться. Вся земля тебя глядеть будет», — слышалось Верке, стонала она в жарком бреду, и опять ни слова. «Отнял бог язык», — сказывала Ксения, бабка ученая, с важным лицом и мокрыми губами.
Пришептывала Ксения и в угол, и в стены, и крестилась будто одним пальцем, нехотя.
А Верка слушала ее, вздрагивала и наконец выпалила:
— Уйди… Уйди…
А бабка и обрадовалась, довольная ужала губы, сморщила в затаенном смешке маленький лобик, завязала узел платка на шее и твердо ступила за дверь.
Глупая бабка Ксения думала, что она спугнула хворь.
А ночью просила Верка мать:
— Уедем, уедем. Темно здесь. Боязно больно. Страшная бабка, все бога поминает, а его и нет. Уедем, мама.
И вправду уехали. Продали дом и корову, тепло закутали меньших — Розу с Анкой, погрузились в машину и до самого города по ровному снегу, считай, верст тридцать гнали, жмурясь от солнечного блеска вокруг.
3
Сгребают лопатами снег. Струйка пара висит у губ, как рожок.
— Мам, а мам? А больше у нас папки не будет?
— Нет.
У матери брови мягкие, всегда спокойные, даже когда сердится. Таких ни у кого нет. И глаза под ними узкие, светлые. Иней лежит на бровях.
Мать загребает широко, свободно, словно не снег, а лебяжий пух на большой лопате. А Верка поспешает чуть-чуть, выдохлась уже.
— Мам, я завтра в школу не пойду. Давай пилить дрова будем. А на деньги платье тебе купим. Я видела такое красивое, все в цветах Много цветов, как на лугу.
— Ты отдохни. Замаялась поди. Я одна управлюсь, — отвечает мать.
— Не… я не устала. Я вырасту скоро. Мало осталось. Совсем мало. Тогда мы не будем улицу мести. Есть ведь машины такие. Пыль собирают и снег тоже. Сами собирают, и никого не надо… А я работать пойду на завод.
Верке хочется сказать матери еще об одном, о самом главном, сказать одним духом. Но слова будто замерзли на губах и никак сорваться не могут, такие они тяжелые: «хочу на балерину учиться».
Нет, не скажет Верка, хоть пропади все пропадом. Есть еще Роза с Анкой — меньшие, носы у них еще мокрые. Вот когда высохнут, тогда и скажет Верка:
— Я хочу на балерину учиться…
Поставили в сенцах лопаты, принесли по охапке дров. А когда завелся огонь в печи, схватила Верка бидон за ручку, накрутила на пальцы сетку.
— Я за молоком, мам… И хлеба тоже нет.
Меньшие, Роза с Анкой, как птенцы, к огню жмутся — холодно в доме.
