На каждой лестничной площадке, строго по предписанию, ведро с песком – зажигалки тушить. «Всего одним ведром с песком спасешь и родину, и дом».
Из квартиры Райтшталлера грохотала музыка, какой-то марш, да так громко, что Хаук не расслышал, зазвонил ли звонок. Он нажал на кнопку еще раз и еще, потом постучал – все без толку. Тем временем из-за двери грянул новый марш, совсем бравурный, с барабанным громом и заливистым, взахлеб, ликованием труб. Там, по радио, все еще сплошные победы без передышки.
Так он и стоял в нерешительности, но тут открылась вдруг дверь соседней квартиры и выглянула молодая женщина с горестным лицом. Может, она кем-то приходится тому калеке, которого он перед домом встретил.
– Да вы просто заходите! – прокричала она. Нормальный голос сквозь такой грохот вообще не расслышать. – У него всегда открыто!
Музыка гремела из гостиной. Народный приемник врублен на полную мощность, обычно так включали, только когда вождь с речью выступал. Райтшталлер сидел в кресле у окна и смотрел на улицу. Когда Хаук вошел, он даже не шелохнулся. И даже когда гость радио выключил – внезапная тишина обрушилась, как удар, – он лишь немного погодя голову повернул.
– Узнаешь хоть меня? – спросил Хаук.
– Да, – ответил Райтшталлер. Громко очень ответил, как будто все еще музыку перекрикивает. – Да-да.
– Я Мате Хаук, с «Баварии». «Двадцать четыре часа», помнишь? Да помнишь, конечно, мы тогда в первый раз вместе работали.
– Да-да, – отозвался Райтшталлер.
– А сейчас вот возможность выпала… Ты вообще как, трудоспособный?
– Да-да, – ответил Райтшталлер. А потом, все еще этим своим натужным, громким голосом: – А вы кто будете?
– Хаук. Мате Хаук. С «Баварии». Мы несколько раз…
Райтшталлер потряс головой и вскинул руку – точь-в-точь полицейский, останавливающий движение на перекрестке. Потом взял с подоконника школьную тетрадку, раскрыл и протянул Хауку. Листок в клеточку, много записей разным почерком. «Сегодня хлеба не было», «Сода кончилась». Райтшталлер уже протягивал ему карандаш.
– Я слышу плоховато, – Проорал он.
Точнехонько под словами «Воздушная тревога» Хаук написал свое имя.
– Ну конечно, – сказал Райтшталлер. – У тебя с коленом беда. Счастливчик. А меня вот забрили и на фронт.
«А теперь-то что с тобой?» – написал Хаук в тетрадку.
– Да ничего особенного. Прямое попадание в склад боеприпасов, вот и все дела. У меня вообще ни царапины. Вот только барабанные перепонки… – Райтшталлер вырвал из тетрадки страницу, порвал на мелкие клочки и бросил на пол. – Сказали, я теперь негоден, потому как команд не слышу. Мне теперь только немые фильмы снимать.
