Еще труднее, чем замена утраченного оборудования, оказалась задача пополнения кадрового состава. Обусловленная трудностями военного времени нехватка рабочей силы, судя по всему, была настолько ощутима, что для «Песни свободы» удалось выделить лишь одного кинооператора (Матиас Хаук). Перу Вернера Вагенкнехта принадлежит своеобразный «отчет» о попытках Хаука найти для съемок звукооператора, однако в данном случае перед нами, скорее всего, изрядно беллетризованная интерпретация событий, о которых автор знал лишь понаслышке [43].
Вернер Вагенкнехт. Имеющий уши да не услышит
Разрушения на улицах Мюнхена содержатся в образцовом порядке. Щебень и обломки разбомбленных зданий тщательнейшим образом убраны на обочины. Шествуя между этих аккуратных груд, чинные горожане пытаются изобразить мирные будни. По наспех проложенным узкоколейкам грохочут шахтерские вагонетки с кое-как сколоченными скамьями. Окон, понятное дело, нет. Вместо потолка открытое небо, но на холод никто не жалуется. Мюнхенцы с такой любовью говорят об этих своих «горняцких трамвайчиках», словно это сугубо дополнительный вид транспорта, который они исключительно удовольствия и забавы ради предпочитают всем остальным средствам передвижения.
Мате Хаук ехал к Францу Райтшталлеру. Это было единственное имя, которое пришло ему на ум. А что, хороший звукооператор, надежный, они несколько раз вместе работали. Забрали на фронт, потом, после ранения, демобилизовали. Какое это было ранение, Хаук не знал, однако в госпитале Райтшталлер вроде бы пролежал недолго. Так что если он трудоспособен, пусть даже ограниченно, это, возможно, какое-никакое решение. Конечно, придется как-то выкручиваться и многое придумывать на ходу, но вовсе без звука – это уж совсем не работа, так не пойдет. А надо, чтобы пошло, кровь из носу надо. С тех пор как Мате прослышал, что есть шанс поработать вдали от бомбежек и сирен, он ни о чем больше думать не в состоянии.
Райтшталлера не разбомбили. Смотри-ка, целая цепочка домов, и без единой развалины. Вот тебе номер шестнадцать, вот четырнадцать, а вот и двенадцать. Калека на костылях с трудом одолевал три ступеньки, спускаясь от двери своего подъезда. По счастью, вроде не Райтшталлер. Этому лет тридцать, ампутация обеих голеней. До чего же быстро, подумал Хаук, люди новые навыки осваивают. Сейчас все уже навострились тип ампутации с первого взгляда определять. Просто по тому, как калека на костылях передвигается.
