И все же, доверяя подобной теории, нам не просто понять, что строгость Сверх-Я может быть иной, а не пропорциональной полученному воспитанию. На самом деле выходит почти наоборот: при свободном воспитании рождается жестокое Сверх-Я. Всё происходит так, как будто ребенок, не столкнувшийся с запретом, не услышавший слово «нет!», должен был сотворить себе сам что-то еще более тираническое, источник столь мучительной виновности>*, которая в конце концов толкает на преступление. Жертва, преступник и судья являются одним и тем же лицом, пресловутой троицей.
В своей самой безумной форме, насколько удалось понять из психоанализа пограничных пациентов, Сверх-Я – это голос Судьбы, его слово принадлежит одновременно оракулу и нигилистическому повелителю. Многие жизни целиком подчиняются одному повелению: «Будь несчастным!» – или, еще хуже: «Не существуй!».
Сверх-Я увековечивает послушание первообъектам>*, к которым добавляются акценты идеальности, и нередко можно увидеть, что подчинение выходит из внутренней сцены на социальное пространство, доходя до «добровольного прислуживания» тому, кто занял место его Я-идеала.
Мать играет со своим ребенком, накрывая лицо шарфом или просто закрывая его ладонями. Счастливчики, с которыми играли в эту игру, могут вспомнить, что следовало за этим, какое приятное возбуждение, радость и взрывы смеха предшествовали моменту, когда они вновь находят друг друга: «Ку-ку, вот и я!». И всё в том же духе… Вновь и вновь. Терять и находить. Исчезать и появляться. Безусловно, никто не сможет отнестись играючи к сепарации, если до того, как она произойдет, сепарация не была уже эротически наполнена совместной игрой с матерью. Встреча после долгого отсутствия, разлуки, сможет вновь воскресить любовь, прощальные слова на перронах вокзалов не будут сопровождаться такой нестерпимой болью, если первый из всех объектов>* соглашается на сепарацию, принимает ее, мирится с собственной потерей и превращает в игру сложившиеся обстоятельства, то, что в противном случае превратилось бы в отчаяние>*, при появлении которого уже невозможно отличить отсутствие от полного исчезновения. Психическая сепарация – это состояние, придающее ребенку «способность пребывать в одиночестве» в присутствии матери (Винникотт), это последний акт рождения – само слово «сепарация», проистекает из parere, «родиться». Патология сепарации (депрессия>*, аддикция>*, анорексия>*) помогает нам понять, что в тревоге сепарации на самом деле беспокоит не сепарация как таковая, а боязнь не справиться с ней.
