, похоже, что это ни для кого не является секретом. Но как можно было бы назвать наслаждение от собственной боли, доходящей до появления угрозы собственной жизни? Простого объяснения не существует, но Столлер обнаружил в истории нескольких «известных мазохистов», что их медицинское лечение, продолжительное и насильственное, являлось лишь повторением их собственного опыта из детства, ведущего к появлению новой первертной мизансцены, инсценировки прежних извращенных сценариев. Так же была обнаружена эротизация травматизма, превращение банальной боли в рафинированную боль. Любое прикосновение к телу
>*, включая самое жестокое ощущение страдания и боли, приводило к чувственному возбуждению!
Первертный мазохизм – это всего лишь зрелищная сторона одной из многочисленных составляющих психической жизни, примитивной и обобщенной. «Мазохизм» – само слово наполнено уничижительным смыслом, а его способность превращать в удовольствие физическую боль и психическое страдание делает его непомерно богатым. Так, нестерпимое становится терпимым, за исключением работы скорби>*, благодаря которой мазохизм может быть переработан.
Поскольку садизм касается боли другого, он понятен, о чем говорит известное изречение: «Несчастье одних является счастьем для других». Нельзя сказать то же самое о мазохизме, подрывающем элементарный здравый смысл, содержащем в себе непонятную тайну. «Настоящий мазохист всегда подставляет щеку там, где появляется возможность получить пощечину» (Фрейд). Вечный поиск позиции жертвы находится в сердцевине морального мазохизма, когда удовольствие от боли уступает место удовольствию от несчастий. Это опасная ловушка для психоанализа, когда психическое страдание из двигателя к прогрессу и излечению превращается в бесконечно повторяющуюся самоцель.
Mater certessima… самая надежная мать – хоть бы это было правдой! В лучшем случае она лишь достаточно хорошая. В худшем случае ее образ колеблется между непредсказуемой, равнодушной, вторгающейся, властной, безудержной и…совершенной! Образы матерей, описанных в психоанализе, столько же многочисленны, сколь и разнообразны. На фоне бессчетного разнообразия можно все же различить три типа матери. Помимо регресса>* пограничных>* пациентов, Винникотт описал образ материнского, который является чем-то большим, чем обычный образ матери, – материнское присутствует лишь у той матери, чье постоянство, надежность – и ни в коем случае не «совершенство» – позволяет младенцу чувствовать
