— Если и не таков, то лишь потому, что у обречённых властвовать, вместо нравственности — целесообразность и неподъёмный груз ответственности. Мы с Мерит-Ра сумели поднять эту тяжесть. И потому, выбирая — погубить в честном бою тысячу воинов Та-Кем, или одной отравленной стрелой добиться победы, всегда избирали второй путь. Все, что во благо Священной Земли — нам нравственно. Ростовщичество, обман, убийства, отравления, развязывание войн промеж нашими врагами и множество иного, что для обычного человека — подло. Мы привыкли хлебать золотой ложкой из серебряной чаши яство из крови и нечистот, приправленное мёдом и благовониями. Ты едва касаешься этого варева…
Маатеманх медленно кивнул.
— Да, я понимаю тебя.
— Хорошо, если так… А то мне иногда кажется, что меня даже Величайший не совсем понимает, хотя все что мы пережили, почти равной долей выпало на обоих.
— Величайший всегда предпочитал честный бой, грудь на грудь, — подтвердил Маатеманх.
— Да, — кивнул Ипи, — он считает, что силы Та-Кем достаточно, чтобы сокрушить любого врага. Я так не считаю. Особенно после появления Александра. Что же касается нравственности… Знаешь, меня весьма заинтересовал рассказ Птолемея об эллинах, которые видят высшую добродетель в презрении условностей и предельном упрощении жизни.
— О киниках?
— Да.
— Они же, по его словам, отрицают государство, а ты — один из столпов, на которых оно держится. Противоречие.
— Может быть. Но меня особенно впечатлили переданные Птолемеем слова Александра, который якобы некогда заявил, что хотел бы жить в бочке и поплёвывать на всех, если бы не царский венец.
— Ты тоже хочешь в бочку?
— В такую, чтобы нечестивые царьки меня и там боялись! — хохотнул Ипи и добавил, — и велика ли разница промеж Домом Маат, крылом дворца внутри Ипет-Сут и оной бочкой… Да и благородство Величайшего, кстати — тоже своего рода щит против интриг мачехи. Все мы, кому даны скипетры и троны, прячем лица под масками…
Маатеманх некоторое время молчал. Потом спросил:
— Так как ты собираешься поступить с Нубнефером?
— Я его не только не сошлю, — ответил Ипи, — но и увеличу жалование и дам немного земли и ссуду на пять сезонов, сто двадцать хека, без роста. Дам, конечно, только сорок, но должен он мне будет именно сто двадцать. Расписки подготовлю. И не только долговые — пусть то золото, что взято нечестно за эти годы у меня, у шепсера Шедита, а так же подати, что утаены от Серебряного дома Величайшего, он отпишет мне, составив при свидетелях. И пусть ими будут наиболее опытные воины отряда «Нейти».
