Она села напротив него, отметив, что он не подвинулся, чтобы дать ей место на диванчике. Скотт Плимптон галантностью не страдал и не парился по этому поводу. Фамилия была ему под стать: такая же странноватая и безобидная.
Он приветствовал ее коротким движением бровей. Его бежевая шляпа лежала на соседнем столике, серое пальто было аккуратно сложено на диванчике рядом.
– Что будете пить?
– То же самое, – ответила она, даже не посмотрев, что он пьет.
Поодаль на диванчике седая женщина в толстой шерстяной кофте рылась в плоской плетеной корзинке, висевшей у нее на руке. Корзинка была прикрыта шарфом с узором из зеленых ракушек, и не было видно, что она в ней ищет.
Гримаса подчеркнула прямые углы челюсти Скотта Плимптона.
– Выпейте что-нибудь менее… брутальное.
– Вас заботит моя печень?
Он причмокнул губами, провел рукой по волосам, очень светлым и сухим, как сено.
– Не хочу, чтобы вам пришлось врать, будто вы забыли дома удостоверение личности, если вдруг бармен проявит рвение.
Манхэттен вспыхнула: так прямо напомнить ей о ее неполных восемнадцати было ударом ниже пояса. Она заказала имбирный эль. Старушка с корзинкой встала. Опустив монетку в музыкальный автомат на другом конце зала, она вернулась на свое место, напевая вместе с оркестром Chattanoga Choo Choo.
Скотт Плимптон положил на стол конверт из плотной крафтовой бумаги.
– Вы что-то сделали с волосами? Изменили цвет?
Манхэттен машинально кивнула и, сняв перчатки, поправила очки. Потом не спеша открыла конверт и стала рассматривать фотографии, медленно, внимательно, опустив веки и не говоря ни слова. Ее пальцы чуть заметно дрожали.
– Всё в порядке? – спросил Плимптон после долгой паузы.
Хотел ли он знать, что она думает об этих снимках? Или хорошо ли себя чувствует? Она надеялась, что он не слышит отчаянного стука ее сердца.
– Всё хорошо.
Pardon me boy, is that the Chattanooga Choo Choo?
Yes! Yes! Track twenty-nine!
[34]Он достал из внутреннего кармана еще одну бумагу и развернул ее на столе. Манхэттен обратила внимание на его костлявые руки, отметила вену, выступавшую темно-синей буквой Y, простой кожаный ремешок часов, коротко остриженные ногти.
– Копия его свидетельства о рождении.
Она побледнела.
– Все здесь знают, кто такой великий Ули Стайнер, даже я. Вот уже двадцать лет он блистает в ролях героев-любовников на Бродвее.
Он покосился на даму, которая ехала вместе с песней в поезде на Чаттанугу. Она пила вермут со смородиновым ликером. Плимптон допил свой бокал, заметил картонную папку, которую Манхэттен поставила рядом с ним на диванчик.
