Манхэттен покачала головой.
– У меня репетиция, remember[27]?
Они вышли в проулок к задушенной битумом акации. Группки начинающих актеров расходились.
Джослину до смерти хотелось проводить Манхэттен и посмотреть на репетицию танцев. Но не сочтет ли она его назойливым? Он сосчитал до десяти, вооружился мужеством…
– Я побежала! Пока! – сказала Манхэттен и, прощально помахав пальчиками, умчалась в сторону Таймс-сквер.
Разочарованный Джослин стоял, покачиваясь с ноги на ногу.
– Наша Манхэттен – дикарка, – обронила Пейдж.
С ними поравнялась компания молодых людей, четверо или пятеро. Они прошли было мимо, но один из парней вернулся и обнял Пейдж за талию.
– Эй, Пейдж? А поздороваться? Ты была на прослушивании «Розалинды»?
– Люк! Гай! Мирна! Эд! Глазам не верю. Вы тоже там были?
– Нет, нет, – возбужденно затараторила Мирна. – Мы были на крыше. Мы репетируем «Этот смех» Ноэла Кауарда для театра «Барн Сток». А ты? Твое прослушивание? Как всё прошло?
Они принялись болтать, поздравляя друг друга, все пятеро говорили одновременно, ахая и охая на разные голоса. Джослин стоял поодаль. Наконец Пейдж вспомнила, что он с ней, и представила его друзьям.
– Мы идем в «Уолгринс» перекусить, – сказал один из парней. – Вы с нами, Джо?
Джослин замялся. Он чувствовал себя не совсем уместно в этой развеселой компании и, подумав, покачал головой.
– Я пойду в Пенхалигон-колледж, – сказал он как мог непринужденно. – Заполнить бланки, выбрать курс, составить расписание и всё такое.
Пейдж быстро сжала его руку, с трудом сдерживая нетерпение.
– Ты уверен?
– Уверен.
С ним простились, и он еще долго смотрел, как они удаляются цепочкой под ручку, догоняя трамвай, который шел в южную часть города. Проулок опустел.
Джослин опустил глаза и посмотрел на лютики у корней рахитичной акации, которые он пощадил. Из-под листьев выползла крошечная улитка и замешкалась.
– Привет, – окликнул ее Джослин.
Раковина с ленцой уползла и скрылась в водосточном желобе. Вскоре из трещины показалась еще улитка, побольше, и высунула рожки.
– Твоя подружка ушла туда, – подсказал Джослин. – Только не говори, что это я тебе сказал.
– Блажен среди людей тот, кому дано понять язык животных и растений, – послышался рядом голос со знакомыми игривыми нотками.
Космо Брауну удавалось почти невозможное: быть одновременно донельзя серьезным и откровенно насмешливым. Он больше не качался на стуле, но руки по-прежнему держал в карманах.
– Шекспир? Фрэнк Синатра? – улыбнулся Джослин.
