– Да. Об убийстве, но убить – преступление менее тяжкое, чем не ведать о вашем существовании.
Она подперла кулачком подбородок. Вуалетка изящно заколыхалась перед глазами.
– Может быть, было бы интереснее посмотреть фильм, который вы раньше не видели?
– О, напротив, мне очень интересно. Нужно время, чтобы допросить произведение искусства. Работа критика ведь довольно близка к полицейскому допросу.
– Вы серьезно думаете, что фильм о преступлении может быть произведением искусства? Всё равно как картина?
Взгляд Эддисона вспыхнул живым блеском, пронзив ее насквозь. Она испугалась, что сморозила глупость. Но его улыбка успокоила ее.
– Как картина, да. Как эти заманчивые канапе с лососем. Или как вы, маленькая чаровница Пейдж.
Улыбка добавляла ему морщинок, но молодила на несколько лет. Эддисон был красив своей изысканностью, надменность же могла сделать его уродом.
– Вам удалось договориться, чтобы меня приняли у Блумгардена? – спросила она, чтобы переменить тему и заодно получить ответ на вопрос, не дававший ей покоя.
– Простите? А… нет еще. Обязательно договорюсь. При случае.
Она ненавидела его, когда он выглядел этаким котом, играющим с мышью. На их первом свидании месяц назад он обещал договориться для нее о прослушивании у Блумгардена, одного из виднейших театральных продюсеров в Нью-Йорке. Она до сих пор ждала.
Пейдж отнюдь не считала себя простушкой. Если Эддисон Де Витт вообразил, что она упадет тепленькой в его объятия, он глубоко заблуждается. Скрыв досаду, она капризно надула губки.
– Как же я стану королевой Бродвея, если не буду ходить на прослушивания?
– Зачем, черт побери, вам быть королевой Бродвея, Пейдж?
Девушка погладила пальцем пламя свечи посередине стола, пригнула его, сумев не обжечься.
– Я хочу, – тихо сказала она, – чтобы моим сценическим именем называли шляпки, скаковых лошадей, военные корабли и бомбардировщики.
– Замах, однако. И какое же это имя, Пейдж?
– Шонесси.
Она всматривалась в его лицо, ожидая реакции. Но оно осталось каменным.
– Это фамилия моей матери. Помню, в мои тринадцать лет Бригид Гиббс, урожденная Шонесси, сказала мне: «Бог наградил тебя даром смеяться и плакать по желанию, Сатана наделил телом. Всё это, Пейдж Гиббс, лучшее оружие девушки во все времена, и оно у тебя есть».
Он вытаращил глаза и, откинув голову, зычно расхохотался. Пейдж была задета, но молчала, не подавая виду.
– Уж если за дело взялись Бог и Сатана, кто я такой, чтобы им препятствовать? Шонесси… Чуточку слащаво, вы не находите? Я предложил бы скорее… гм… Гиббс… Гиббс… Ибсен. Почему бы нет? Пейдж Ибсен – это звучит, в этом чувствуется сила.
