Губы сжали, как петля, рыдания…
Где ж твой пропуск? Или не готов?
Этих букв сверкающая светопись
Будоражит мировую тьму…
Жизнь твоя загублена, как летопись,
Киноварью вьётся по письму.
Стол… Окно… Но где Китайгородская,
Белокаменная где стена?
Видишь: ледяная ширь Охотская
Заполняет глубину окна…
В зале заседанья так накурено,
И без оселедца, неживой –
Восковой папировкой Мичурина
В дыме виснет голый череп твой.
Там встречался ты с поэтом-тёзкою,
Приносил стихи он в Пресс-бюро,
При тебе подчас с усмешкой жёсткою,
Чтоб исправить, брался за перо.
Вновь весна! Надежда, как проталина…
Он не раз в присутствии твоём
Говорил, чтоб как-нибудь у Сталина
Для него устроили приём.
И дворец из стали нержавеющей
В честь его под площадью возник,
А тебе открылся мрачно веющий
Вечной мерзлотой земли рудник.
Два поэта, над стихами мучаясь,
Отливали кровью буквы строк,
И трагической, но разной участью
Наградил их беспощадный рок!
Ты мечтал, цингою обескровленный,
Что с любимою в полночный час
На звезде заранее условленной
Встретишься лучистой лаской глаз.
На мороз ты шёл, как бы оправиться,
Ноги вспухшие чуть волоча,
Чтоб в глаза звездой могли уставиться
Два ответных ласковых луча.
Всей душою в лучезарной мгле топись!
Позабудь про скорбь, скорбут и тьму!
Жизнь твоя загублена, как летопись,
Кровь твоя стекает по письму!
Ведь и смерть, как жизнь, лишь дело случая,
И досками хлюпкими дрожа,
Затянула в трюм тебя скрипучая,
Ссыльная рудничная баржа.
Но свиданье, что тебе обещано,
Не разъять бушующей воде:
Два влюблённых взгляда вечно скрещены
На далёкой золотой звезде!..
Ему посвящали свои стихи Асеев, Зенкевич, Ахматова; Олеша сделал его героем своего романа «Зависть» (1927). Катаев изобразил его в рассказе «Бездельник Эдуард», опубликовав его при жизни Нарбута и написав в нём: «заведующий “Югростой”, демонический акмеист и гроза машинисток».
Он хромал, часть руки была ампутирована, он заикался. Но при этом он поизводил магнетическое впечатление на женщин, они его обожали.
Булгаков рисовал с него образ Воланда для своего мистического романа «Мастер и Маргарита».
Но в 1922 году он ещё не знает своей судьбы и обживается в Москве, в аппарате отдела печати ЦК ВКП(б). В 1924-1927 годах он был уже заместителем заведующего Отделом печати при ЦК ВКП(б), а в 1927-1928-м – стал одним из руководителей ВАПП (Всероссийской ассоциации пролетарских писателей).
Друзьями Нарбута были Мандельштам, Гумилёв, Багрицкий. Когда Мандельштамы получили квартиру, Нарбут стал почти каждый вечер бывать у них. В кругу принявших когда-то его в сообщество акмеистов была и Анна Ахматова, которая, приезжая время от времени в Москву, поселялась у каких-нибудь своих друзей-поэтов, занимая у них отдельную комнату или же кухню, где для неё ставили раскладушку. Надежда Мандельштам, например, так вспоминала об одной встрече Ахматовой с Нарбутом у них на квартире:
