Поэт-классик, носивший пушкинские бакенбарды, некоторое время смотрел в окно и, наконец, произнёс свой приговор пейзажу, подыскав для него красивое ёмкое слово, несколько торжественное:
– Всхолмления!..
На что колченогий сказал:
– Ото… ото… скудоумная местность…»
Получивший от Катаева в его мемуарах прозвище ключик, Юрий Олеша приехал в Москву несколько позже Нарбута и Серафимы, и сразу же явился к Валентину Петровичу в Мыльников переулок. «Он, – замечает Катаев, – был прилично одет, выбрит, его голова, вымытая шампунем в парикмахерской, придавала ему решительность, независимость.
Это уже не был милый дружок, а мужчина с твёрдым подбородком, однако я чувствовал, что в нём горит всё та же сердечная рана.
Один из первых вопросов, заданных мне, был вопрос, виделся ли я уже с дружочком и где она поселилась с колченогим.
Я рассказал ему всё, что знал.
Он нахмурился, как бы прикусив польский ус, которого у него не было, что ещё больше усилило его сходство с отцом.
Несколько дней он занимался устройством своих дел, а потом вдруг вернулся к мысли о дружочке.
Я понял, что он не примирился с потерей и собирается бороться за своё счастье. Однажды, пропадая где-то весь день, он вернулся поздно ночью и сказал:
– Я несколько часов простоял возле их дома. Окно в третьем этаже было освещено. Оранжевый мещанский абажур. Наконец, я увидел её профиль, поднятую руку, метнулись волосы. Её силуэт обращался к кому-то невидимому. Она разговаривала со злым духом. Я не удержался и позвал её. Она подошла к окну и опустила штору. Я могу поручиться, что в этот миг она побледнела. Я ещё постоял некоторое время под уличным фонарём, и моя тень корчилась на тротуаре. Но штора по-прежнему висела не шевелясь. Я ушёл. По крайней мере, я теперь знаю, где они живут.
– Что-то в этой сцене было от Мериме, – не удержался ключик от литературной реминисценции. – Мы её должны украсть.
Я не рискнул идти в логово колченогого: слишком это был опасный противник. Не говоря уж о том, что он считался намного выше нас как поэт, над которым незримо витала зловещая тень Гумилёва, некогда охотившегося вместе с колченогим в экваториальной Африке на львов и носорогов, не говоря уж о его таинственной судьбе, заставлявшей предполагать самое ужасное, он являлся нашим руководителем, идеологом, человеком, от которого, в конце концов, во многом зависела наша судьба. Переведенный из столицы Украины в Москву, он стал ещё на одну ступень выше и продолжал неуклонно подниматься по административной лестнице.
