Я вытаскиваю крышку стока под посудомоечной машиной, в ней полно маленьких дырочек, пропускающих воду, но отделяющих остатки еды; сегодня она покрыта зеленым горошком и маленькими четырехугольными кусочками морковки. Магдалена уронила на пол контейнер с вареными овощами, они собрались в ситечке сливного отверстия вместе с застывшими комками картофельного пюре. Поднимая крышку металлической палкой с крючком на конце, я думаю о Карле, думаю о нем, когда выбрасываю овощи в измельчитель для пищевых отходов, думаю о Карле, когда сильными струями ручного душа смываю с конвейерной ленты машины присохшее картофельное пюре и пол покрывается тонкой пленкой, которую следует тоже смыть, а еще отчистить покрытие внутри машины и жестяные противни из-под лососевой запеканки, которые кто-то промыл слишком горячей водой, отчего протеин коагулировал, и теперь их надо подвергнуть гранульной мойке, чтобы маленькие жесткие ядовито-синие пластиковые шарики, обрушившись на них градом, их очистили; посреди сырости, грязи и бряцания липких контейнеров я думаю о Карле. Он всегда выглядит таким чистым. Всегда пахнет чистотой и заражает меня ощущением чистоты, находясь с ним, в его запахе, я становлюсь кем-то другим. Становлюсь больше человеком, которым хочу быть.
По вечерам я чувствую себя одинокой, начиная с сумерек. Мое сердце тянется к горизонту, словно пустая чаша; наполни меня, думаю я, наполни меня чем угодно. Я смотрю в окно, вижу проходящих мимо людей, мужчин, направляющихся с работы к автобусам и поездам, домой к семьям, они одеты по-зимнему, слегка задерганы, подошел бы почти любой из них, думаю я; я могла бы открыть окно, высунуть голову и попросить кого-нибудь из них зайти. Только подержи меня немного в объятиях, ты можешь ласкать меня, делать почти все что угодно, только потом обними меня. Приди ко мне, веселый матрос [7].
Во время моих прогулок на улице ни души, все дома, с семьями. Все мужчины сидят на диване с женой, которую, возможно, больше не любят, но все равно не бросят. Они способны изменять ей сколько угодно, но бросить ее – нет. Они предпочитают жить в отношениях, не предполагающих честности. Так поступают взрослые мужчины, думаю я. Затем думаю о женах. Довольны ли жены? Догадываются ли они о чем-нибудь? Изменяют ли мужьям в ответ? Я думаю об этом, проходя между гаванью и автобусным вокзалом, в такое время здесь ходить не следует. Здесь пролегает улица для проституток, если таковые еще существуют.
