Мы с Карлом быстро устанавливаем негласные правила для тем разговоров: я даю ему понять, что не хочу ничего знать о его повседневной жизни, о том, чем он занимается с семьей, и, когда они уезжают на выходные, а я понимаю, что, видимо, к родителям жены, я не задаю вопросов, поскольку мне неприятно представлять его общающимся и беседующим с ее родителями, которые, естественно, любят его – ведь как может быть иначе, и эта мысль вызывает у меня такую неприязнь, что от нее мне становится чуть ли не дурно. Я понимаю также, что с браком у него все в порядке – никакого большого кризиса или грядущего развода, правда, с его стороны есть чувство, что все наскучило, в основе которого, как я понимаю, ощущение, что он не чувствует себя желанным.
Я думаю, что с женщиной, которая живет с Карлом и не дает ему чувствовать себя желанным, что-то не так. Как можно, имея такого мужа, не говорить ему ежедневно, какой он замечательный, что нет ничего прекраснее, чем смотреть, как он засыпает, что он так красив, что можно прямо умереть, когда он входит в прихожую, благоухая осенью, свежим воздухом и теплом корицы, с обмотанным вокруг шеи клетчатым шарфом и слегка растрепанными ветром волосами, и что когда он выходит из душа с одним полотенцем вокруг талии, с красивым торсом, еще в конце ноября немного сохранившим загар, от него невозможно оторвать глаз, поскольку он подобен произведению искусства, чему-то, к чему ты даже не думала, что когда-либо сможешь настолько приблизиться. А когда он садится рядом со мной в постели, я провожу пальцами вдоль его руки, самой красивой из виденных мною рук, где под нежной кожей можно увидеть вены и мускулы, и я говорю ему об этом, он смотрит на меня с удивлением. Я говорю, что он наверняка должен знать, что у него по-настоящему красивые руки, а он отвечает «нет», поскольку ему никогда никто об этом не говорил.
Это неслыханно. Я думаю, что с ней что-то не так, что ей остается винить саму себя. Это расточительность, чтобы такой мужчина, как Карл, находился с кем-то, кто его не ценит, и, думая об этом, я злюсь – это просто космическая несправедливость, которую я помогаю исправить.
Хотя я так полна им, нашими отношениями, сексом, его обликом, его личностью, я также понимаю скрывающиеся за всем этим механизмы: речь идет о влечении, основанном на потребности в подтверждении для нас обоих. Поскольку это одинаково работает в обе стороны: такой желанной, как с Карлом, я себя никогда не чувствовала, даже близко к этому. Он способен бесконечно говорить мне обо всем, что ему нравится в моем теле, о теле, которое я раньше воспринимала как вульгарный чехол для моей души, и это тело он, оказывается, любит, почти боготворит. Он считает, что оно идеально во всех отношениях, говорит, что я ведь должна была понимать, что в первые разы, когда он видел меня в столовой, он мог думать только о том, чтобы сорвать с меня одежду и прикоснуться к моему телу. Как же я могла это понимать? Ведь я чувствовала себя просто отвратительной в этой жуткой одежде, с тряпкой в руке и лоснящимся от жары и сырости в моечной лбом.
