Ощущение защищенности, видимо, что-то делает с людьми. Вот как я смотрю на образованный, хорошо обеспеченный высший слой среднего класса: они настолько защищены во всем основополагающем в жизни, что могут позволить себе активно заниматься другим – любовными отношениями, своей духовной жизнью, ходить на терапию, реализовываться, ссориться на семейных ужинах. Я считаю это разновидностью проблем, идущих от роскоши, а сумма необходимых человеку проблем, возможно, неизменна: если у человека нет проблем, он их себе создает.
Мне хочется спросить у всех, с кем я встречаюсь: «У тебя когда-нибудь была настоящая работа?» – хотя я знаю, что почти у всех настоящая работа была, но летние подработки во время учебы, например маркетологом, сиделкой или домработницей, не считаются; считается только, когда речь идет о жизни и смерти, работа, за которую человек берется ввиду отсутствия альтернативы, поскольку другой нет, и если не возьмешься за эту, то не сможешь заплатить за квартиру, а просить о помощи будет не у кого. Работа, которая является альтернативой пропасти.
Считается только, если ты прочувствовал пропасть.
Впрочем, изучать социальный реализм я тоже не хочу. Мне совершенно не нравятся описания рабочего класса, они всегда вгоняют в депрессию: народ пьет, все отвратительно, одни несчастья и нищета. С этим я связи тоже не чувствую. Я выросла с едой на столе и основополагающим чувством защищенности, но при отсутствии культуры, с ощущением, что мир – маленький, что некоторые вещи предназначены для людей другого типа. Меня раздражает, когда бестселлеры о рабочем классе описывают социальную нищету, это вовсе необязательно так. Существует рабочий класс, который с небольшими средствами ведет упорядоченную жизнь, работает и обеспечивает себя, опрятный и хорошо воспитанный, но уступающий всему, что воспринимается как авторитет: врачам, учителям, властям, даже официантам в ресторане в те немногие разы, когда он туда выбирается. Он никогда не станет спорить по поводу диагноза или оценки, или плохого горячего блюда, не захочет причинять неудобств. Книг о таких людях никогда не пишут, возможно, из-за отсутствия драматизма в их жизни. Мне следовало бы написать о них, но не хочется. Тем не менее мне не хватает их и в искусстве, и общественном сознании, меня раздражает невозможность произнести: «рабочий класс», не вызвав мимолетного выражения отвращения или сострадания на лицах людей, сразу представляющих себе злоупотребления, нищету и татуировки на крестце.
