Иногда я не знаю, что мне нравится. Я не одобряю все. Это не слишком симпатично. Я слышу в голове голос Эмили: «На тебя не угодишь». Угодить мне действительно трудно. Поэтому я считаю, что искусство должно возвышаться над бытом, оно должно отбросить требования репрезентативности и реализма, должно быть масштабнее этого.
Иногда что-нибудь бывает настолько красивым, что возникает некое религиозное чувство. Религиозного чувства я никогда не испытывала, но подозреваю, что оно могло бы ощущаться именно так. Порой это случается, когда я читаю полностью поглощающий меня роман или поэзию или когда вижу очень-очень хорошую живопись. Объяснить трудно, это подобно ощущению головокружения, ощущению, что именно эта картина выражает нечто, находящееся на совершенно другом уровне, на более высоком, более правдивом – как мне думается – уровне. Будто она приближается к абсолютной истине.
С моей стороны опять-таки эгоцентрично полагать, будто именно я обладаю способностью видеть, какие произведения в истории искусства являются самыми правдивыми. Считать, что я умею распознавать самое лучшее искусство, обладаю особой чувствительностью, способной различить, когда что-то правдиво. Убежденность в этом часто приводит меня в уныние, достаточно мне прочесть раздел культуры в газете, познакомиться с тем, что считается хорошим на сегодняшний день: в качестве важной социальной критики превозносится все удручающе отвратительное и недалекое и утверждается, что оно показывает потенциал и силу культуры.
Больше всего я люблю искусство раннего Ренессанса. В этих картинах присутствует ни с чем не сравнимая чистота. Они идеальны, их перспективы обманчивы, но там есть нечто другое – качество, выстреливающее сквозь века, подобно молнии, и поражающее меня. Все сюжеты говорят о Боге, в которого я даже не верю, но это не имеет значения: когда ангел приходит к Марии с лилией в руке и сообщает ей, что у нее будет сын, мне кажется, будто я тоже присутствую в комнате и способна прочувствовать под белыми, как мел, сводами серьезность.
Мне думается, что здесь как раз можно говорить о потенциале и силе культуры. Впрочем, возможно, я, подобно человеку, убежденному в том, что он видит привидения, чересчур поглощена чем-то, граничащим с безумием. В нашем времени качество и красота, похоже, никого не интересуют, и мне думается, что те, кто, как и я, ищет чего-то более масштабного, красивого и правдивого, обращаются не к искусству и литературе, а к другим сферам, где можно получить аналогичное впечатление: к религии или природе, где от ландшафтов и видов меня охватывает такое же ощущение головокружения, настолько сильное и неподдельное чувство прекрасного, что, на мой взгляд, оно составляет важную часть самого смысла жизни.
