Я представляю себе его жену невероятно красивой и успешной, свежей и элегантной, с ухоженными светлыми волосами и красивой одеждой – строгой и деловой; она наверняка насквозь профессиональна, что меня всегда пугает. В обществе очень целеустремленных людей я вечно испытываю неловкость. Ее наверняка уважают на работе, она хорошая мать их двоим детям, активно проводит свободное время, интересуется спортом и кулинарией, они оба общительны, часто приглашают в гости друзей, они – привлекательная и популярная пара с красивым домом, как в американском фильме, такой приукрашенный перфекционизм.
Вот как я себе это представляю. Из чистой зависти к ее счастливой жизни у меня в голове иногда закрадывается мысль, что она заслуживает быть обманутой. Нельзя получить все, думаю я. Ее жизнь лучше, чем у большинства, даже притом, что муж ей изменяет. Значит, это почти справедливо.
Потом мне становится стыдно.
Потом я задумываюсь над причиной стыда.
Потом вижу один из ее светлых волосков на его пальто, и в меня будто вонзается нож, ударяет прямо в сердце, словно холодная остроконечная сосулька, и я думаю, что поскольку она желает мне зла, я тоже хочу ей зла, это справедливо.
Достоевский писал, что только красота спасет мир, я обычно думала об этом в школе писательского мастерства, где присутствовала негласная подозрительность ко всему красивому; начиная с того, что никто из девушек в школе, похоже, не пользовался макияжем, кончая страхом перед красивыми формулировками, красивыми сценами, красивым языком. Мой интерес к искусству и литературе изначально возник благодаря красоте, иначе мне это было бы ни к чему. Моя потребность в культуре началась как основа мечтаний, идей о том, какой жизнь может быть в лучшем случае, как своего рода трамплин к высшим высотам. Неужели вы так избалованы? – думала я иногда о своих одноклассниках. Неужели вы окружены таким изобилием красоты, что чувствуете необходимость ее слегка подпортить и любить неприглядное? Я представляла себе их семейные ужины и отпуска, красивые квартиры с видами, интеллектуальные разговоры. Такого рода клише буржуазности наверняка не соответствовало действительности, большинство из них, несомненно, происходили не из высших слоев среднего класса подобного типа, а из самого обычного провинциального среднего класса, с родителями, учителями, социальными работниками и медсестрами, но даже там, думалось мне, имелись книги, дачи и люди, умеющие играть на пианино. Кое у кого из сидевших за столом в школе писательского мастерства родители действительно были врачами и юристами, к их текстам мне было сложнее проявлять интерес, я думала, как же трудна, вероятно, на самом деле жизнь, если всегда присутствует защитная сетка. Когда под рукой всегда есть родитель, готовый внести квартплату, если действительно прижмет, когда нет необходимости чувствовать, что у тебя уходит почва из-под ног, если ты лишаешься работы или жилья и внезапно оказываешься в подвешенном состоянии.
