Уже собираясь встать и уйти, я вижу в небольшой компании людей возле ведущей на балкон двери знакомую фигуру, поэтому задерживаюсь. Она замечает меня в тот же миг, машет мне рукой, отделяется от одетой в черное группы, протискивается ко мне и обнимает меня.
– Здорово, что ты здесь, – говорит она возле моего уха, чтобы перебить музыку. – Я как раз думала, когда же мы снова увидимся.
– Правда?
Она улыбается, ее накрашенные темно-красной помадой губы кажутся невероятно большими.
– Я ведь сказала, что нам надо познакомиться поближе, – отвечает она. – А я не говорю того, что не думаю. Ты должна пойти на продолжение вечеринки.
Ночь нехолодная, воздух почти теплый, такая ночь поздней осени, когда можно идти в расстегнутой куртке, невероятное ощущение. Я изрядно набралась. Я настолько самоуверенна, что алкоголь действует на меня не всегда: даже когда я выпиваю очень много, часто возникают моменты, когда я словно бы наблюдаю за собой со стороны, оцениваю, что говорю, отмечаю, что болтаю, утверждая необдуманные вещи, веду себя глупо. «Сейчас ты опозоришься!», – кричит мозг как бы другой части меня самой, и мне становится стыдно, я сдерживаюсь. Я не сонная, мозг работает четко, но кажется управляемым, он угомонился и, в виде исключения, предоставляет мне свободу без всяких возражений.
Алекс хочет, чтобы мы пошли к кому-то из ее знакомых, живущему в центре города. Кто-то присылает ей эсэмэску с кодом парадного, и вот мы уже стоим в красивом лифте с тиковой обшивкой, латунными деталями и мягким приятным освещением, который медленно и долго поднимает нас наверх. Вечеринка происходит в большой квартире на самом верху дома, там есть большая терраса, где мы стоим рядом друг с другом, держа по сигарете, и смотрим этим темным, теплым вечером на город.
Я показываю в сторону гавани, на видные даже отсюда оранжевые огни, на прожектора, освещающие пустынные набережные.
– Иногда я думаю, что мне следовало бы устроиться на корабль, как Харри Мартинсону, – говорю я. – И вытаскивать кабели со дна Атлантики.
Алекс неотрывно смотрит мне в глаза, не давая отвести взгляд. Я думаю, что глаза у нее магнетические, что в моем нетрезвом состоянии кажется правдоподобным.
– Кончай, – велит она.
– Что значит – кончай? – спрашиваю я наполовину с возмущением, наполовину с любопытством по поводу того, что она мне возражает.
– Займись лучше чем-нибудь настоящим, – говорит она. – Напиши книгу. Просто сядь и напиши. Или сделай что-нибудь, о чем сможешь написать книгу. Хватит попусту мечтать.
