* * *
Первый час мы в основном говорили о работе. Он рассказывал, как оказался в Миграционной службе, сначала изучал политологию, потом получил подработку, которая превратилась в полноценную работу.
– Но это только на время, – сказал он. – Правда. Я не создан для работы в органах власти.
– И сколько ты там проработал?
– Слишком долго.
Я рассуждала о разнице между работой в Брюсселе и тем, чем я занималась в Стокгольме. Насколько легче и – парадоксально, но факт – менее энергозатратно помогать женщинам, чем переводить бесконечно длинные тексты о тарифах на рыбу. Он рассказал, что выбрал политологию, чтобы изменить мир, и многие из его однокурсников устроились в МИД и ООН. А он жил в съемной квартире и работал в отделе Миграционной службы по взаимодействию с посольствами.
– Но хотя платят там мало, эта работа приносит и другую прибыль, – сказал он.
– Какую?
– Пока непонятно.
* * *
Когда температура крови в жилах приблизилась к точке замерзания, Самуэль предложил разойтись по домам.
– И в какой-то момент ты одолжил ее худи?
– Именно. Я чуть не сдох от холода. А потом забыл отдать.
– И никакого секса?
– Какой уж тут секс.
– Похоже на потраченное впустую время.
Он молчал.
– Честно, это не свидание, а реальная катастрофа, – сказал я без радости в голосе.
– Ну, может, не катастрофа, но… Когда я теперь об этом думаю… Не знаю. У нас разное чувство юмора. Но вместе с тем мне понравилось с ней общаться.
* * *
Мы нарезали все большие круги, но каким-то волшебным образом все время возвращались на площадь Норра Банторгет. В первый раз мы сошлись на том, что оба совсем не разбираемся в созвездиях. Я показала на небе, какие звезды образуют Большой знак вай-фая. Он показал Малый логотип «Найк».
– А вон там Шнурок от жалюзи!
– Смотри, Большая батарея!
Мы смеялись, поглядывая друг на друга.
Когда мы вернулись на площадь во второй раз, Самуэль рассказывал о бабушке. Сказал, что она сильная женщина, которая всегда была самостоятельной, но в последнее время становилась все более растерянной. Забывала принимать лекарства, питалась конфетами и печеньем, попала в три ДТП за три месяца.
– И она продолжает водить? – спросила я.
– Угу. Но скоро ее лишат прав. За рулем она опасна для жизни. Когда я в последний раз ее навещал, у нее ушло несколько минут на то, чтобы понять, кто я. Дико странное ощущение. Стоишь перед тем, кого знаешь всю жизнь, а с тобой обращаются как с чужим человеком.
Когда мы оказались на площади в третий раз, речь зашла об отношениях. Я рассказывала о бывшем муже, браке и разводе. И почему-то чувствовала себя уверенно, говоря об этом. Может, дело в том, что Самуэль задавал правильные вопросы. А может, в том, что было так легко находиться с ним рядом. Просто и без претензий. Мы думали только о том, о чем говорили, и мне было сложно понять, почему это кажется таким естественным. Как будто наши мозги в прошлой жизни вместе играли музыку, тренировали гаммы, настроили нейроны на одну тональность, а теперь, когда снова встретились, могли импровизировать вообще без нот.
