Почему русским не удалось сделать с Украиной того, что французы сделали с Лангедоком или Провансом? Неудача ассимиляционных процессов в Украине объясняется комплексом причин. Часть из них применительно к России условно можно определить как «внешние», часть обусловлена особенностями украинского этноса и развитием украинского национального движения и самосознания. Но были и сугубо «внутренние» причины, ограничивавшие русский ассимиляционный потенциал.
Осложнявшие решение этой задачи «внешние» факторы в caмом общем виде можно определить так: в своем взаимодействии русские и украинцы никогда не были «один на один». После включения Правобережной Украины в состав империи социально (но не количественно) доминирующей группой здесь остались польские землевладельцы. Вплоть до второго польского восстания 1863 г. Петербург в своей политике в Украине придерживался преимущественно имперско-сословной логики (вспомним цитированного выше Каппелера), видя в польских помещиках прежде всего опору для контроля над украинским крестьянством и поддержания крепостнического порядка. Только после 1863 г. правительство в значительной мере, хотя и не полностью, перешло от традиционно имперских, надэтнических к националистическим принципам формирования и проведения своей политики. Однако даже в начале XX в., после всех конфискаций и других мер правительства, направленных на ослабление польского землевладения в Украине, половина земельных угодий оставалась здесь в руках поляков, что во многом было связано с неэффективностью и продажностью русской администрации.
Положение русской высокой культуры в Украине никогда не было монопольным, польская всегда выступала конкурентом и альтернативным образцом для подражаний. Значительная часть текстов раннего, романтического периода развития украинского национализма, в том числе произведения Шевченко и Костомарова, имели в качестве образцов сочинения польских романтиков.
Как пишет Миллер, к этим же «внешним» факторам можно отнести сознательные усилия поляков, а несколько позже и австрийских властей – то есть то, что в России XIX в. называлось польской и австрийской интригой. Во второй трети XIX в. польские политики, преимущественно из среды эмиграции, после первого восстания 1830–1831 гг., раньше самих украинцев сформулировали различные версии украинской идентичности[30].
Большинству этих концепций был свойственен антиимперский пафос, который нередко переплетался с антирусским настроем. Один из наиболее основательных украинских историков Иван Лысяк-Рудницкий посвятил биографические очерки трем идеологам польского украинофильства – Ипполиту (Владимиру) Терлецкому, Михалу Чайковскому и Францишеку Духиньскому. Вывод Рудницкого однозначен: «
