Он ещё не смирился с тем, что его собираются есть, но уже догадывался, что выхода нет. В помещении ещё сильнее приглушили свет, включили какую-то не то музыку, не то завывания — видимо, что-то из фольклора цванков, и начальник тюрьмы опять подошёл к временно заключённому Ковалёву.
— Пора, — сказал полковник настолько душевно, насколько позволил его артикуляционный аппарат. — Это красивый обычай! Пойми и прими как должное!
— Сейчас сам примешь по самое «не хочу», аллигатор! — снова закричал Лёха и попытался вскочить со стула, одновременно стараясь высвободить руки из наручников.
У него ничего не получилось — точнее, получилось, но не то, что планировал. Комедиант просто упал со стулом на пол, довольно сильно ударившись лицом. Его подняли и посадили обратно перед столом.
— Да успокойся ты уже, наконец! — недовольно пробурчал начальник тюрьмы. — Всю церемонию нам портишь! Что ты за человек такой вредный? Веди себя прилично!
Цванк сокрушённо покачал головой. Он так искренне обиделся на Лёху, что тот ему портит вечеринку, как будто Ковалёв не жизнь себе пытался спасти, а например, случайно сел на именинный торт.
— Ылиыэ, давай! — обратился начальник тюрьмы к заключённому, с которым Лёха выходил на поединок.
Тот подошёл к Лёхе и взял со стола нож. Бывший штурмовик закрыл глаза и приготовился к удару. Прошла секунда, за ней другая, но удара не последовало.
«Ждут моей истерики, — подумал Ковалёв. — Не дождутся. Сейчас главное — не открывать глаза. Ну, где ты там, чудище? Режь уже, не томи!»
Однако чудище медлило. Лёха начал немного психовать — всё же ситуация к этому очень располагала. Но не тот он был человек, чтобы открыть глаза и доставить цванкам удовольствие увидеть в них страх. Не факт, что этот страх там появился бы, но лучше было не рисковать — всё же раньше из Ковалёва никогда не готовили ужин, мало ли какие эмоции могли появиться в самый ответственный момент.
«Не тяните время, уроды, — думал стендап-комедиант. — Режьте уже быстрей, жрите сердце бравого штурмовика Лёхи Ковалёва и устраивайте свою крокодилью вечеринку, на которой потом доедайте меня всем гамузом — чего уж там, сегодня ваш день».
Прошла минута, но никто так и не вскрыл Лёхину грудную клетку в поисках его горячего и храброго сердца. Но до него донеслись какие-то странные шоркающие звуки.
«Нож, что ли, решили подточить? Вот же твари, будто заранее не могли», — подумал комедиант, совсем уже разозлился и всё же немного приподнял веки.
