– Рад вашему здесь появлению.
– Вот как.
Господин Тибо был рад. Можно жизнь сначала начинать. Она удивилась тому, как мысль эта показалась ей вдруг соблазнительной. Улыбнулась. Посмотрела на Тибо, и радость ее сразу испарилась : не то, не тот.
– Что-то вы, сударыня, нас своим обществом не балуете.
– Я была нездорова и даже, признаться, больна.
– Что такое? Почему ко мне не обратились? Какие имеете симптомы?
– Мне уже лучше.
– То-то я вижу, похудели вы, Туанетта, – прошептал.
– Зато вы поправились, господин Тибо.
Тот втянул живот и обиделся. В этот момент орган заиграл, и она узнала арию Федры из «Ипполита».
– Простите, сударь, мне снова дурно сделалось.
Толкнула Тибо и, стуча каблуками, мимо, вон, наружу. Уже на площади с удовольствием разрыдалась и почти бегом домой. «Я становлюсь опасной, подумала. Мания развивается, со всей очевидностью волчья».
На следующий день проснулась и решила, что вставать ей с постели вовсе не нужно. Работы в типографии шли своим чередом и порядком. Жак за всем наблюдал. Делать ей особенно было нечего. Ни пить, ни есть не хотелось. Позвала Анну и попросила занавески лишь слегка приоткрыть, не совсем, и мол одеваться не будет. Взялась было снова за «Моральную теологию», но книга из рук выпала. Заснула и проспала весь день. А ночью, свеч не зажигая, бродила по дому и думала о том, что наступил ее жизни конец, что, видно, муж ее покойный вызывает, а вся история с аббатом только повод для того, чтобы ей дни свои завершить. Размышляла о том, что сорок два года не так уж и мало, что жизнь ей на долю досталась вполне хорошая, и провела она множество приятных и замечательных дней. Вспомнила об отце, о том, как им всем вчетвером с сестрами было весело, когда они ездили в деревню, на берега Марны, и там бегали в высокой траве и завтракали у старика Жоржа в его трактире. Увидела явственно улыбающееся лицо отца и опять расплакалась. А потом вместо отца встал перед ее глазами аббат Корнэ, но было в его фигуре что-то зловещее. Он крутил сутаной, подтанцовывал, подпрыгивал и что-то выкрикивал.
Пробудилась к полудню и поняла, что проспала остаток ночи в кресле, в кабинете. Летнее солнце проникало в комнату через просветы в ставнях. Ей хотелось пить, но подниматься с кресла не хотелось, нравилось так сидеть, неподвижно. Если закрыть глаза, можно было снова оказаться на берегах Марны. Как и тогда, лаяли собаки. В дверь заколотили. Она слышала, как щелкали замки, голос Анны. Цоканье каблуков по кулуару. Наконец, глаза открыла. Перед ней стоял аббат Корнэ.
