От увенчанной каменной пирамидой башни Дамского монастыря, от стройного ее фасада, по которому аркады легко и задорно прыгали с одной колонки на другую, от медленно текущих по равнине вод Шаранты, от цветущей кружевными зонтиками анжелики мысль Туанетты неведомыми, вычурными путями всякий раз переходила на аббата. По любому поводу вспоминались ей веселые влажные глаза, высокий лоб, легкий абрис суховатых губ, длинные едва схваченные лентой кудри, подвижная, словно невесомая фигура в сутане.
Она похудела, сняла и спрятала обратно в сундук золотые браслеты мамаши Берто. Помимо одиноких прогулок, большую часть времени проводила она за чтением. Вытащила с чердака ящики с привезенными еще из Парижа и со здешними непроданными книгами и обнаружила много для себя полезного. В первую очередь нашла первый том «Моральной теологии» Монсеньора Лекамю. За внимательным чтением этого труда провела немало часов, попеременно то вздыхая, то вытирая слезы. Порой ей казалось, что болезнь ее проходит. Она забывала об аббате, поглощенная мыслями о своем деле и заботами о подчиненных. Съездила пару раз в Ла-Рошель за тушью и бумагой. Посетила и модные лавки, но ничего не купила. Посомневалась, не приобрести ли продававшуюся библиотеку графа жонсакского, Пьер-Жозефа Бушара Деспарве де Люссана. Но передумала. В иные же, особенно вечерние, одинокие часы ей представлялись и дразнили воображение неясные видения возможного счастья, и от этих обманных, химерических образов болезнь ее обострялась, и она думала, что пора ей обратиться к Тибо за каплями или помадой, а может и кровопусканием.
Прошла и другая пара недель, и целый месяц. Уже боярышник с рябиной покраснели. С замиранием сердца ожидаемая ею и всякий раз застававшая ее врасплох, стрелой летящая мимо окон фигура в сутане появляться почему-то перестала. Что случилось, вдова не знала. Уехал ли куда ее аббат? Отослали ли его в иную епархию? Спросить она не решалась: да и у кого? Давно она уже гостей не принимала. Наконец решилась в ближайшее воскресенье сходить в собор на мессу. Кликнула Анну; та в последнее время сделалась скучной и неповоротливой, все зевает, что это с ней? А у отражения вдовы в зеркале под глазами пролегли две тени цвета голубиного крыла. Забелить. Взять парасоль. Платье какое? Да не все ли равно? Не на свидание ведь. Понравиться нельзя. Даже увидеть нежелательно. А только послушать: здесь ли, жив ли, дышит?
Было тепло; лето горячей белой пылью лежало по подоконникам, жужжало в воздухе ленивыми мухами. Она вошла в собор, покропила себя освященной водой, уселась в стороне. Сразу же плюхнулся рядом сияющий Тибо.
