– Например, парижанки хвалятся тонкой талией, – метнул он взгляд в сторону вдовы, – а у турецкого султана их бы в гарем и на порог не пустили. Там требуется вес, объем и телесное изобилие. Или вот еще: у наших дам ротик маленький в чести, а у африканок напротив, чем больше, тем лучше. Губы там предпочитают помясистее, как образ любовной щедрости.
Снова взгляд в ее сторону. Вдова поджала свой аккуратный ротик. Маркиз, как спаниель, услышавший выстрел из мушкета, бросился на ее защиту.
– Красота, милостивый государь, есть отражение в нашем материальном мире некоторых превосходных идей совершенства. Эта инкарнация бывает более или менее успешной в зависимости от плотности или, напротив того, прозрачности материи, в которую эти идеи проникают. А художники умеют, глядя на земные воплощения, угадывать небесные идеи. Так Рафаэль Деву Марию и написал: образ совершенной красоты. Но для того, чтобы такие материи понимать, нужно быть художником, не медиком.
«Может, я и вправду ни при чем», подумала вдова. Вон как почем зря дискутируют.
Проследовали в салон, где всеобщее внимание было привлечено клавесином, давшим вновь повод Тибо и маркизу поупражнять свои языки, благо они у них имелись со всеми присущими мускулами. Речь зашла о музыке. Тибо отстаивал теперь, что музыка содержится в природе вещей, а маркиз, напротив, что это есть изобретение людей, удовлетворяющее их вкус и следующее моде. Тут они словно местами поменялись.
– Возьмите, например, влияние музыки на животных, – восклицал Тибо. – Известно ведь, и древними описано, что из животных один лишь тигр музыкой не усмиряется, а в еще большую ярость приходит. Слоны же под музыку у римских императоров балеты вытанцовывали. И у нас, в наших провинциях, разве вол потащит плуг, если ему в спину крестьянин не запоет? В битвах лошади скачут в такт горнам и цимбалам. В Голландии, я слыхал, в некоторых поместьях на конюшнях устраивают концерты для лошадиного наслаждения, так они от этого потом резвее галопируют. Лани же, заслышав музыку, на землю ложатся, чтобы лучше слышать. Говорят, в Париже, в саду Тюильри, не правда ли сударыня, когда музыканты собираются с гитарами, то туда соловьи и малиновки слетаются и даже порой садятся музыкантам на плечи.
– Ну раз уж позволено рассказывать небылицы, – прервал его маркиз, – вы еще добавьте байку про капитана Вуаля, которая мне недавно на глаза попалась, в столичном, между прочим, издании. Капитан сей сидя в заключении в Бастилии, попросил принести ему его лютню, и когда он на ней заиграл, то якобы мыши полезли из своих нор, а пауки спустились с потолка, чтобы его послушать. Свидетелем сего выступал, разумеется, единственно сам капитан, причем себя он сравнивал с Орфеем и писал, что с каждым днем на его концерт собиралось все более мышей и пауков, то есть, по его разумению, они друг друга о его музыкальном даровании оповещали. До чего наша наука, а с ней вместе и общество докатятся, если станут в такие россказни верить.
