– А давали «Мнимого больного». То-то знатный спектакль. В особенности по нашей части. Очень точно драматург этот отдельные акспекты нашего искусства изобразил.
– «Акспекты»? Вы желали сказать «аспекты»? – встрял опять маркиз. – И какого же такого искусства? Уж не докторского ли? Не то ли вы «искусством» имянуете?
Туанетта выстрелила в маркиза предупредительным взглядом.
– Да, медицинского и, да, искусства, – пробасил Тибо.
– Верно, – проронил маркиз, встав в позу насекомого, которое тучного Тибо в покое уж точно не оставит. – Вам много нужно искусства, чтобы должность вашу исправлять. Только какого же искусства? А? Да ведь актерского. Ты ему, мол, нелады с пищеварением. А он тебе: это легкое влияет. Сам Гиппократ вас, медиков, с актерами сравнивал. Что уж говорить о нашем славном господине Монтене. Он докторов, как всем известно, в грош не ценил. А был господин Монтень, кстати заметить, из семьи хоть и благородной, да в недавнем прошлом от негоциантов из Бордо происходившей.
Маркиз знал, что упоминание имени Монтеня Туанетте понравится. Тибо еще сильнее покраснел, весь, казалось, кровью налился.
– Уж если вы вздумали Гиппократа цитировать, то здесь я вам помогу. Ибо последний пишет, что иные доктора неученые и непросвещенные подобны дурным актерам. А подлинные и отличные – как великие художники, и тело больного, и разум в расчет принимают. В наше время всеобщего прогресса медицина первая наукой воспользовалась. Основывается в диагностике, как и прежде, испокон веков, на пристальном наблюдении. А уже в лечении ныне фундирует на натуральной истории, на физике и химии. Доктора в наше время…
Маркиз хотел было что-то вставить, но Туанетта не позволила:
– Извольте, – господин Тибо, – продолжайте.
И не только из вежливости или для наведения порядка, а словно легкая дрожь по телу пробежала, как с ней случалось, когда ее разум возбуждался любопытством.
– Ныне доктор уже не может на смехотворной теории стихий, темпераментов или настроений выезжать. А надобно ему прочитать из многих авторов, ученых и философов. Ньютона должен в самую первую очередь изучить досконально. Из Бэкона, разумеется. И математикой не должен он брезговать. Очень полезно. А одновременно с тем знанием человеческого сердца и морали должно подкреплять часть научную. И в этой именно области, то есть через мораль, доктор может истинно войти в свое искусство.
– Ни характеры людские, ни мораль науке не подвержены. Медицина не есть вследствие этого наука, а только ловкость рук и мошенничество.
