– Вы еще скажите «Бурдо» вместо «Бордо». Вот вас вместо вина «бордо» бурдой-то и напоят.
Хотел показать, что тот провинциал, деревенщина. Все засмеялись. А маркиз, тут как тут, вступился.
– Что же такого, каждый произносит, как ему нравится, лишь бы его понимали. Вот раньше считалось, что идеальное произношение при дворе. А теперь моду завели противупоставлять версальскому говору парижский. При дворе ведь немало парижан. Они на свою сторону и тянут, как говорится, одеяло.
Этим маркиз всех зайцев сразу убил: и свою осведомленность показал, и свой тонкий юмор, ибо специально сказал «противупоставлять». Тибо немедленно взбесился, но виду не показал, а продолжал шарады отгадывать, только весь покраснел. А маркиз два раза перед ним по зале прошелся взад-вперед своей легкой скользящей походкой и, остановившись перед Туанеттой, ей как бы невзначай поклонился и тихо сказал:
– Не правда ли, сударыня?
Та только в его сторону чуть веером махнула. Ибо все ее искусство хозяйки состояло в веселом расположении духа и такте, чтобы никого отдельно не возносить, не умалять, и чтоб без фаворитов. Если салон вдовы Берто и являлся крохотным двором, то был этот двор Версалю противоположностью. Маркиз сразу успокоился, перестал задираться и принялся в шарады стараться. Очень хорошо у него получалось, с легкостью. А доктор все больше сопел. Вот опять у маркиза готово было:
Мой первый восклицает невпопад,
Всему, что не попало, будет рад.
Второй же пожелает вам добра,
Чтоб спать вам на перине до утра.
А целое блистает, словно солнце,
Не спит: поет, танцует и смеется.
Господин Тибо надулся. Публика задумалась. После положенного молчания признала себя пораженной.
– Опера! Опера! – прокричал маркиз. – Мой первый «о!». Второй – «ни пуха, ни пера». А целое «опера». О! в последний раз, что я был в опере, давали «Армиду» Люлли. Это было великолепно. Упоение! Упоение!
Он закатил глаза. Епископ улыбнулся. Господин Тибо поднялся боком со своего кресла.
– Я тоже был в театре недавно. Специально за тем в Ла-Рошель ездил. Так давали пьесу господина Мольера. Предпочитаю театр опере и балету. Серьезное искусство, не то, что дранье глотки да задирание ног.
– А король-то наш покойный Великий Людовик однако в балете танцевал, – заметил маркиз.
Епископ снова улыбнулся. Туанетта вступилась:
– Что же вы Мольера смотрели, господин Тибо? Я очень Мольера обожаю.
Тот оживился. Грузновато подтянул к ней поближе свое большое тело и устроил его как смог по соседству.
