Улыбнулась. Присела.
– В любом случае, та ли, другая ли нитка крепче будет, ровности и плотности не получится. Будет тот бархат кривым и косым. И в конечном счете разорвется.
Помолчала выразительно, даже чуть сощурилась, и подарок свой сестре наконец протянула. Та приняла. А эта к ней своим глазом опять заблестела. Поднялась, к окну подошла и к нему лицо обратила. Наблюдала что-то ей одной оттуда видимое. Так стояла, спиной к сестре, вся цельная, взволнованная, драгоценная, возлюбленная, доступная, недостижимая. Открыла она тогда перстень на руке и крусталик в Изабеллину рюмку откинула. Проскочил он и в мгновение истаял. Что наделала. Похолодела внутри. В голове колючками пошло. Пальцы онемели, рот искривился от невысказуемого. Перед глазами мрак. Изабелла к столу вернулась и рюмку свою допила. Опять к сестре вдруг кинулась, прижалась.
– Прощай Ивонна, красавица моя, обе мы с тобой в судьбе нашей невольные.
Она ее отстранила, ткань бархатную подхватила и вон из студиоло. Бежит по галерее, ноги нестойкие, слабые, вот-вот одна за другую зацепится, а ступней нет, не чувствует. В голове гудит. Не добежать ей, упадет сейчас. Встала вдруг как вкопанная. Дальше двинуться не может. Сил нет. Надо повернуть сейчас, назад бежать, скорей, скорей, сердце в горле стучит своим клювом, сейчас горло в клочья разорвет. Бежать туда, упредить, чтоб лечили, спасли, чтоб немедля.
Постояла так с минуту. Собралась с силами. И не повернула. Не вернулась назад. Пошла дальше. Подумала, зачем ей не в свое дело путаться. Они там ученые, поди знают. Куда ей-то, глупой дурочке. Вон у них там поди все шкафы этим добром завалены, мумием, рогом единорожным, камнем безуарским. Все от отравлений. Вылечат без ее помощи. Спасут сестру. На то они и наученные. Ее-то никто не учил, не воспитывал. Что с нее и спросу. Нет ни знания, ни сознания. Благо Главный вот про перстень научил, поспособствовал. Как звать-то его только, Главного. Не знает.
Вошла в комнату свою, дверь сама затворила. Под перину прямо в платье, с туфлями зарылась. Вот бы заснуть немедленно. Вот бы не проснуться никогда. И почему только она не себе в рюмку крусталик бросила. Не догадалась, неученая. Почему сама Изабеллину рюмку не выпила. Поняла вдруг, что имя-то Главного – Смерть.
Главный уехал почти сразу. Видно было, что очень спешил. Не терпелось ему. Поехал туда, домой, чтоб стать там тем, кем он с самого начала стать собирался, – Князем и наследником брата Иво своего двоюродного. Затем ее сюда и привозил, чтоб отделаться. И удалось ему это на славу. Отделался. Изабелла еще не остыла, как он уже запрягал, распоряжался об отъезде. И как ее, Ивонну Первую, в зале под портретами торжественно провозгласили, так он на другой же день, как тень растворился. Капеллан и доктор с ним уехали. Она осталась.
