Всегда это мечтание, эта грусть о языке заряжены творческой энергией. А без этой энергии мне скучно. Я имею в виду не столько язык как таковой, сколько язык искусства, любого искусства. Если относиться к языку как к данности, как к чему-то, что «и так мое», то, мне кажется, за перо и браться не захочется. Если не помнить, что все написанное, нарисованное, вылепленное, построенное – только перевод на вот этот язык с какого-то иного языка. А с какого или с каких, на какой или на какие, каждому решать. Выбор огромен, как мир: каменный, растительный, птичий, животный, человечий, ангельский… Но ведь ни один перевод не точен. В конечном счете язык мне интересен если не чужой, то по крайней мере «свой как чужой». Или наоборот.
И еще: по-русски, по тому же принципу «чтобы жизнь медом не казалась», мне хочется писать о «далеком», то есть о Европе, которая мне именно что близка; это моя нормальная, обыденная среда обитания (живя постоянно в Париже, я часто и подолгу бываю в Лондоне, в Риме, в других городах) и моя рабочая повседневность, ибо по долгу службы я изучаю европейскую культурную историю. Но когда я пишу о Европе по-русски, да еще в давно прошедшем времени, то она словно удаляется в некую туманность и попадает в чудесное пространство, а точнее в чудесную межпространственность, в которой мне, как автору, очень нравится. И в которой моим персонажам свободно живется и дышится.
