Тут садовник подходил к заключению, всякий раз одному и тому же. – И все это тут произошло, за кустами, на вашей, дон Паоло, поляне, на вашей то есть, барин, территории. И всякий раз, неизвестно зачем и почему, но эта старинная римская сказка и это заключение доставляли Павлу Некревскому большое удовольствие.
Затем Павел отпускал садовника, шел к ограде, раздвигал темные ветви и по тропинке через бурелом добирался до поляны с валуном, из которого струился родник. Вокруг были лишь травы и мхи, лишь мелкие мальвы и мыльник, мятлик, лютики и такие крохотные маргаритки, которые в высокой траве больше походят на солнечных зайчиков, чем на цветы. Там он обычно, если было сухо и тепло, присаживался на землю и долго, долго так сидел, глядя перед собой в никуда, слушая птиц и журчание. А когда летнее солнце начинало вырисовывать у его ног длинные тени, ему почему-то становилось немного грустно, но все же приятно, как в детстве, когда летом, у бабушки было так скучно, и дни казались долгими, и сидеть на теплой земле можно было бесконечно. И смотреть на качающиеся стебли, и слушать их мелкий шелест, а потом выбрать себе травинку потолще, потянуть на себя и пожевать беловатый сладкий черенок.
Бывшие собратья Павла по Оксфорду, коллеги и прочий цвет науки неоднократно писали ему, обращались за советами, просили о встречах, но Павел взял себе за правило не отвечать на их письма. Когда же Польская академия наук избрала его своим почетным членом, и церемония вручения диплома должна была состояться в посольстве со всеми почестями, он вдруг разволновался, согласился, уже было оделся, позвал экипаж. Но в последнюю минуту передумал и сказался больным. Хотя болен он не был. Диплом же ему впоследствие прислали заказным письмом.
