Павел прошел меж стоящих на перекрестке экипажей, меж сидящих на земле безносых и безруких; не глядя положил в миску монету. Через три четверти часа на Авентине он открывал ворота виллы, уже описанной нами выше, и раздевался меж душистых флаконов, погружался в теплую ванну, заботливо наполненную к его приходу горничной. Думал ли он при этом о прожитом? Мы не знаем. Только вряд ли возвращался он позднее в палаццо Капицукки, а когда путь его пролегал неподалеку, он выбирал обходной маршрут.
Вскоре жизнь Павла потекла своим чередом, устроилась и наполнилась равномерно приятным, энергичным, но неутомительным содержанием. А вилла его получила по названию улицы, на которой располагалась – то есть на виа дель Фонте-ди-Фауно, – название «виллы Фавна». Некоторое время спустя герой наш стал коллекционировать произведения искусства. Нет, подлинным коллекционером он не стал, как никогда не стал и подлинным – если, конечно, понимать этот предикат в определенном смысле – ученым. Он не посвятил себя, как принято писать, одной всепожирающей страсти. Не стал собирать какой-либо один вид предметов, не стал изучать, выискивать, подстерегать, отлавливать и приобретать, а затем хранить, сортировать, классифицировать и снова изучать что-то одно, то есть не превратил своей жизни в служение своей коллекции. Нет, Павел отнюдь не сделался фанатиком. Напротив того, сохранив полнейшую свободу, он покупал только то, что ему нравилось, то есть такие вещицы, в соседстве с которыми ему приятно было жить. Так появилось у него несколько весьма недурных картин разных школ и эпох, одна миловидная, по всей видимости древняя мадонна, античные бронзы, несколько гемм. Из древней римской ониксовой чаши цвета крем-брюле пил он вино. В византийском стеатите полоскал руки. В мейсенский фарфор ставил розы.
Розы росли в саду. Они были разных видов и окраски. Пожалуй, лишь этот розарий и походил на коллекцию. Хотя и здесь – в этом удивительном по полноте собрании – догматизма не чувствовалось. Созданный Павлом сад, расстилавшийся за виллой вплоть до густых зарослей темнолистого кустарника, покрытого весной белыми, сильно пахнущими цветами, был проникнут духом ненавязчивого удовольствия. В центре его бил фонтан, который, по прихоти Павла, населен был водоплавающими черепахами. Розами была засажена та часть сада, что располагалась между террасой и фонтаном, то есть часть регулярная, разделенная сходящимися и расходящимися прямыми и диагональными аллеями. А дальше, за фонтаном, дорожки вились между кедрами и вечнозелеными дубами, с настоящими дубами имеющими общего разве что имя, между раскиданных в приятном беспорядке античных сипов – этих погребальных камней, встречавшихся тогда в Риме в большом количестве и продававшихся за безценок, украшенных то бычьими черепами, то гирляндами из фруктов и цветов, то наклоненными, словно поддерживаемыми невидимой рукой сосудами для ритуальных возлияний – этими воспоминаниями о жертвах, приносимых живыми мертвым предкам, ларам и богам.
