Александр Абдулов | страница 16

Пока мы писали «Бременских музыкантов», встала проблема еды. Потому что Саша мог очень хорошо готовить, но он готовил по принципу того, что, допустим, отваривал макароны, выворачивал туда три банки тушенки, какой-то соус и получалась белиберда. Хотя это была и вкусная белиберда, которую я называл «тушенка по-абдуловски». Потом он то же самое проделывал с картошкой. Но, в общем, все его кулинарные фокусы закончились день на третий. Моих фокусов хватало и того меньше, и тогда я ему сказал: «Саш, тут рядом есть хорошее место, недалеко от нас. Одна старая московская шашлычная». И мы пошли в эту шашлычную. И это был еще один страшный такой внешний повод укорениться нам вот в этом невиданном быту, который у нас образовался. Мы пришли в эту шашлычную, Саша сел в дальний угол, и для начала мы попросили два пива и два лобио. Нам принесли два пива и два лобио. Мы отхлебнули пива, Саша огляделся вокруг, народу было немного.

— А тут еще и покормят?

— Да, покормят.

— И музыка играет какая красивая!

— Да, красивая.

— А картины какие… Ты посмотри, какой чудесный мир!

— Да, это чудесный мир.

— А это что за картина?

— Я не знаю. Я думаю, что это репродукция.

Нам принесли пива. Саша отхлебнул пива и сказал:

— Я когда вырасту большой, обязательно заведу себе вот такие картины. И буду на них смотреть и наслаждаться. Ой, а это что за картина?

— Я не знаю. Это, вероятно, тоже репродукция с какой-то очень хорошей картины.

— Она мне страшно напоминает твой день рождения. Сереж, вот именно то, что я запомнил на твоем дне рождения… Кто же успел нас так точно изобразить и так точно зарисовать?

Руанская дева по прозвищу Пышка

На этом мы бросили первоначальную дискуссию, съели харчо, съели шашлык. И вот так один раз там поужинав, мы стали ходить туда каждый день…

Мы приходили с утра, еще когда никого не было, с листками сценария «Бременских музыкантов», и для нас специально составляли в общем зале в особую комбинацию столы. Это было страшно похоже на зал заседаний у Николая Трофимовича Чижова — генерального директора «Мосфильма». Во главе этого, значит, стола буквой «Т» сидел Саша, я сидел сбоку, и мы целый день пили пиво, ели шашлыки и лобио, сациви и вели деловые переговоры. Народ приходил сюда как на прием. За столики сажали, говоря: «Они сейчас заняты, но через полчаса освободятся. Вы, наверное, подождете?» — «Подождем». И мы принимали всех ходоков по картине «Бременские музыканты». А в девять часов вечера шашлычная закрывалась, и для нас специально готовили хинкали. И мы уже даже этот стол так и не трогали, он так и стоял под картиной, условно говоря, моего дня рождения. И в девять часов вечера стучали условным стуком, мы открывали двери, и начинался банкет с хинкали. После чего мы возвращались назад. Он ложился на диван, на котором до Саши ночевал я, а до меня великий русский поэт Жуковский. Вот так, в течение семи месяцев протекала наша жизнь, которая закончилась Сашиной любимейшей картиной. Он был очень искренен, любил многие картины: и американские вестерны, и какие-то еще, и что-то из моих картин ему нравилось, но любимейшая Сашина картина была «Бременские музыканты». Потому что именно в этой картине Саша, как ни странно, выразил наиболее полно свое отношение к актерской профессии, к артистизму, к тому, что такое актер в сознании людей и какое чудо ощущать себя актером изнутри. Картину многие ругали, в том числе и я. Я особенно обижался на то, что он заставлял меня писать сценарий, а в готовой картине оставил вообще ни одной строчки из того, что я написал. Он говорил: «Но душа! Сережа! Душа — ветер, там все осталось». Я не знаю, как насчет души, но ветер там точно был, а самое главное, там была совершенно неуемная Сашина энергия и фантазия. И я ему все время говорил одну только вещь: «Саша! Нельзя снимать каждый кадр как последний в жизни. Хотя так и учил Сергей Михайлович Эйзенштейн. Саша! Нельзя все, что ты думаешь о жизни вмещать внутрь одного эпизода. Саша! Нельзя и невозможно выразить в одной картине все, что ты знаешь о белом свете. Нельзя! Это не получается. Это все лопнет, рухнет». Но Саша… Для него это все был с поля ветер. Помните, я вам говорил: «Одинокий Саша стоит на ветру». И вот одинокий, стоящий на ветру Саша снял свою любимую картину «Бременские музыканты». И в этой картине снялись все люди, которые любили Сашу, несмотря на то что они по-разному относились к картине, к своей роли в этой картине. Все люди, которые обожали Сашу за его понимание жизненного стиля, за его понимание того, что такое артистическая дружба, что такое артистическая взаимовыручка, артистическая надежда и артистическое безумие — все они снялись в этой картине. И в этой картине, как ни странно, выражено это невероятное отношение к нашей невероятной профессии.