. Тема двойничества волновала Осипова и в метафизическом, и в личном плане
[272]. По случайному совпадению другой ключевой фигурой раннего русского психоанализа был Иван Дмитриевич Ермаков (1875–1942), современник Осипова и его коллега по психиатрической клинике Московского университета. Несмотря на общий интерес к психоанализу, их отношения были полны соперничества и конфликтов. В письме к Фрейду Осипов так отзывался о Ермакове: «Если бы он не казался мне таким неприятным человеком, я мог бы назвать его своим двойником»
[273].
Сравнение работ о Достоевском, написанных Осиповым и Розенталь, позволяет увидеть различия между подходами обоих авторов. Розенталь развивает свой психогенетический метод и ставит Достоевскому психиатрический диагноз, исходя в основном из биографического материала. Осипов же, не отрицая факта болезни Достоевского, проявляет намного меньше психиатрического интереса к личности и биографии писателя. Соответственно, он избегает его патологизации. Подход Осипова сводится к пристальному прочтению «Двойника», что в итоге дает нам образец чрезвычайно изощренной литературной критики. Несмотря на такое различие в акцентах, между обоими исследованиями обнаруживается неожиданное сходство. Оба автора исходят из одной и той же идеи о терапевтическом воздействии творческого процесса на Достоевского, и в этом отношении Осипов пользуется тем же биографическим подходом, что и Розенталь. При анализе «Двойника» Осипов приходит к выводу о том, что Голядкин – двойник Достоевского, который переносит на него свои страдания, о чем писала и Розенталь: «Достоевский создал Голядкина и заставил его пройти путь бесполезного двойничества до последних пределов. Этим Достоевский сбросил с себя „страшную темную тоску свою“»[274]. Более того, по мнению Осипова, такое бегство из нарциссической ловушки посредством творчества доступно лишь носителю творческого таланта, в то время как для простых людей выход заключается только в эмоциональном контакте со своими ближними. Опять же, речь идет о способности гения к самоисцелению. Если для Достоевского путь к выздоровлению открывала креативность, то Голядкин – литературный персонаж – остается пленником своей паранойи. И Осипов, и Розенталь восхищались тем, как искусно Достоевский изображает психическое расстройство Голядкина. Его неустойчивое, лабильное состояние разума, его странный юмор, возрастающие у него растерянность и непонимание всего, что происходит вокруг, паническая реакция со стороны окружающих – все это, по словам Осипова, Достоевский описал со сверхъестественной достоверностью. Однако оба психоаналитика расходились во мнении о причинах болезни героя. В то время как Розенталь решительно отрицала фрейдистскую сексуальную этиологию болезни Достоевского и Голядкина, Осипов трактовал психическое состояние Голядкина как предрасположенность либидо к нарциссизму, усматривая истоки его паранойи в сексуальной сфере
