<…>
Верещагин изложил мне свой проект превращения Зимнего дворца в один грандиозный музей, и это оказалось тождественным с тем, что я вкратце на прошлой неделе ему изложил о своем проекте!.. На мое же замечание о том Василий Андреевич подтвердил: «Мне и казалось, что мы с вами во многом сходимся». Впрочем, я так привык «себя раздавать», что меня подобный цинизм уж более не злит. Хуже то, если, взяв мою идею, ее изгадят. Вот это может причинить мне настоящее страдание. <…>
<1 февраля (19 января) – 4 февраля (22 января)>
5 февраля (23 января). Вторник. <…>
Перед тем как отправиться в Зимний, я побывал у нашей хозяйки дома, г-жи Пёль. Она хочет продать ряд своих художественных предметов: картин, бронз, – так как ей сейчас просто не на что питаться. Два больших натюрморта Берентца 1689 г.; две картины в высоту, подписанные Ж.Б. Реньо: «Похищение Венеры Вулканом» и «Марс, посещающий Венеру»; эскиз Угрюмова к своему «Усмарю»; отличная старинная копия с Пуссена; целый ряд французских бронзовых групп конца XVII в. и несколько отличных бронзовых бюстов, среди них два или три античных (!); наконец, целая библиотека архитектурных увражей. Хочу обо всем этом сообщить Бразу и другим знакомым собирателям. Попытаюсь сам приобрести (если милая дама не заломит недоступной цены) две или три книги.
В Зимнем меня потрясла встреча в кабинете Луначарского с двумя великими князьями – Николаем Михайловичем>190 и Сергеем Михайловичем>191. Первого я не видал с самого вечера памяти барона Н.Н. Врангеля>192; второго – с самого 1902 г.! Николай Михайлович, увидав меня, поднялся (он сидел рядом с Луначарским у окна) с почти радостным восклицанием: «А! Бенуа!»; Сергей Михайлович остался сидеть в неловкой позе на низком мягком стуле перед столом и только ласково «осклабился». Он стал еще более жутким, косолапым, несуразным и, несмотря на свой высокий рост, выглядел понурым, удрученным… Получив от Анатолия то, за чем они пришли, они удалились, крайне сухо со мной попрощавшись. «Ох! – подумал я. – Если эти господа вернутся к власти, то несдобровать мне, они мне не простят, что я оказался свидетелем их унижения»…Беседа между ними и Анатолием длилась около часа, и он был с ними чрезвычайно мил и обещал сделать все, о чем они его просили, – все по вопросу охраны художественных ценностей, находящихся в их дворце, наполовину уже занятом какими-то организациями. <…>
Когда я (после г-жи Пёль) шел во дворец по сугробам и ухабам снега, наваленным у Соляного городка, то повстречался с группой лиц, обратившей на себя особое мое внимание. Между двух конвойных с ружьями шел матрос, в котором я признал (глазам своим не поверил) того архитектора-пролетария, ученика Щусева, который в самые первые дни Октябрьской революции предложил свои услуги Луначарскому. Последний с восторгом тогда его принял и сразу назначил архитектором Зимнего дворца – благо состоящий в должности казенного архитектора Крамской
