Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера | страница 124
Плохо спал. Всё мучительные думы о положении – как общем, так и частном. До чего все зыбко, ненадежно… Ночью все представляется абсолютно и даже каким-то гармонично запутанным.
Исходным пунктом этих размышлений на сей раз представляется угроза предполагаемого заселения квартир. Лишь бы уцелеть семье, лишь бы сохранить все, что составляет мой архив, и вот эти мои записки – «правдивый протокол текущего безумия». Должен при этом сказать, что, несмотря на все ужасы, связанные с «большевистским опытом», мои симпатии остаются пока на «их» стороне. Это плохой знак – это значит, что старый строй действительно обречен на полное исчезновение. А это как-никак мой строй! Моментами мне до слез жаль этого исчезающего нашего же прошлого, прямо продолжать жить не хочется! А потом, как вспомнишь какие-то «милостивые улыбки» всяких заперевшихся в оградах своих родовитости и сановитости бездарностей, всю «упадочную душу» этого отжившего мира, так становится до того тошно, что готов принести какие угодно жертвы, только бы не возвращаться в это болото. Тогда во мне потухают и последние вспышки моего монархизма.
<…> Я присутствовал на заседании художественной комиссии по государственному изданию классиков… <…> Вернулся я с этого заседания удрученный… Никогда еще как будто я так остро не ощущал весь нелепый деспотизм большевизма, всю безнадежную бестолковость его представителей, всю их оторванность от жизни. И в то же время всю безвозвратную, беспомощную обреченность старого мира, без которого они, однако, не могут ступить и шагу.
<…>
…Сегодня (или вчера?) вышел декрет о монополизации золота. Скверно то, что и церквам, и монастырям, и музеям приказано дать сведения об имеющихся у них золотых предметах.
<…>
31 января (18 января). Четверг. В Крыму – Татарская республика, в Финляндии на почве голода война, польские легионы в войне с большевиками, германцы отказываются уступать в вопросе об эвакуации балтийских провинций, демобилизация продолжается, революционная армия образуется, хлеб не доезжает до Петербурга. «Луитпольд Баварский»[167] готовится взять Ревель, погромы продолжаются под видом сыска продовольствия, Киев ждет большевиков, под Камбре англичане бьют немцев, на Ачиаро итальянцы бьют австрийцев и проч. Здесь же все более утверждается слух о съезде анархистов, которые будто бы захватили особняк Гинцбурга на 11-й линии. В Ялте чума. Последнее, пожалуй, посерьезнее всего остального.