Шел умственный мужик, бормоча:
- Мы все знаем, да молчим покуда. С незнайки взыску меньше. Только на роток не накинешь платок.
Мертвые солдаты прошли вместе. Они горланили непристойные песни. Их лица были серо-красного цвета. От них воняло потом, гнилью, махоркою и водкою.
- Я положил свой живот за веру, Царя и отечество, - с большим удовольствием говорил молодцеватый полковник.
Шел тощий человек с иезуитским лицом, и звонким голосом выкрикивал:
-- Россия для русских!
Толстый купец повторял:
- Не надуешь, не продашь. Можно и шубу вывернуть. За свой грош везде хорош.
Женщина рябая и суровая говорила:
- Ты меня бей, ежели я твоя баба, а такого закона нет, от живой жены с девкой связаться.
Мужик шел рядом с нею, грязный и вонючий, молчал и икал.
Прошел опять дворянин свирепого вида, толстый, большой, взъерошенный. Он вопил:
-- Вешать! Пороть!
Триродов сказал:
- Кирша, не бойся, - это мертвые слова.
Кирша молча кивнул головою.
Барыня и служанка шли и переругивались.
- Не уравнял Бог лесу. Я - белая кость, ты - черная кость. Я дворянка, ты - мужичка.
- Ты хоть и барыня, а дрянь.
- Дрянь, да из дворян.
Очень близко к волшебной черте, видимо, стараясь выделиться из общей среды, прошли изящно одетая дама и молодой человек из породы пшютов. Они еще недавно были похоронены, и от них пахло свежею мертвечиною. Дама кокетливо поджимала полуистлевшие губы, и жаловалась хриплым, скрипучим голоском:
- Заставили идти со всеми, с этими хамами. Можно бы пустить нас отдельно от простого народа. Пшют вдруг жалобно запищал:
- Посюшьте, вы, мужик, не толкайтесь. Какой грязный мужик!
Мужик, видно, только что вскочил из могилы, - едва разбудили, - и еще не мог опомниться и понять свое положение. Он был весь растрепанный, лохматый. Глаза у него были мутные. Бранные, непристойные слова летели из его мертвых уст. Он сердился, зачем его потревожили, и кричал:
- По какому праву? Я лежу, никого не касаюсь, вдруг, на, иди! Какие такие новые права, - покойников тревожить! Ежели я не хочу? Только до своей земли добрался, - ан, гонят.
Скверно ругаясь, качаясь, пяля глаза, мужик лез прямо на Триродова. В нем он слепо чуял чужого и враждебного, и хотел истребить его. Кирша задрожал и побледнел. В страхе прижался он к отцу. Тихий мальчик рядом с ними стоял спокойно и печально, как ангел на страже.
Мужик наткнулся на зачарованную черту. Боль и ужас пронизали его. Он воззрился мертвыми глазами, - и тотчас же опустил их, не стерпев живого взора, стукнулся лбом в землю за чертою, и просил прощения.
