- Иди! - сказал Триродов.
Мужик вскочил, и побежал прочь. Остановясь в нескольких шагах, он опять скверно изругался и побежал дальше.
Шли два мальчика, тощие, с зелеными лицами, в бедной одежонке. Опорки на босых ногах шмурыгали. Один говорил:
- Понимаешь, мучили, тиранили. Убежал, - вернули. Сил моих не стало. Пошел на чердак, удавился. Не знаю, что мне теперь за это будет.
Другой зеленый мальчик отвечал:
- А меня прямо запороли солеными розгами. Мое дело чистое.
- Да, тебе-то хорошо, - завистливо говорил первый мальчуган, - тебе золотой венчик дадут, а вот я-то как буду?
- Я за тебя попрошу ангелов-архангелов, херувимов и серафимов, - ты мне только свое имя, фамилию и адрес скажи.
- Грех-то очень большой, а я Митька Сосипатров из Нижней Колотиловки.
- Ты не бойся, - говорил засеченный мальчик, - как только меня наверх в горницы пустят, я прямо Богородице в ноги бухну, буду в ногах валяться, пока тебя не простят.
- Да уж сделай Божескую милость.
Бледный стоял Кирша. Глаза его горели. Он весь дрожал, и повторял:
- Мама, приди! Мама, приди!
В мертвой толпе светлое возникло видение, - и Кирша затрепетал от радости. Киршина мама проходила мимо, милая, белая, нежная. Она подняла тихие взоры на милых, но не одолела роковой черты, и шепнула:
- Приду.
Кирша в тихом восторге стоял неподвижно. Глаза его горели, как очи тихого ангела, стоящего на страже.
Опять чужая и мертвая хлынула толпа. Проходил губернатор. Вся его фигура дышала властью и величием. Еще не вполне опомнившись, он бормотал:
- Русский народ должен верить русскому губернатору. Дорогу русскому губернатору! Не потерплю! Не дозволю! Меня не запугаете. Что-с? Кормить голодающих!
И при этих словах он словно очнулся, огляделся, и говорил с большим удивлением, пожимая плечьми:
- Какой странный беспорядок! Как я попал в эту толпу! Где же полиция!
И вдруг возопил:
- Казаки!
На крик губернатора примчался откуда-то отряд казаков. Не замечая Триродова и детей, они промчались мимо, свирепо махая нагайками. Смешались мертвые в нестройную толпу, теснимые казачьими конями, и злорадным смехом отвечали на удары нагаек по мертвым телам.
Седая ведьма села на придорожный камень, смотрела на них, и заливалась гнусным, скрипучим хохотом.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Елисавета оделась мальчиком. Она любила это делать, и часто одевалась так. Скучна однолинейность нашей жизни, - хоть переодеванием обмануть бы ограниченность нашей природы!
