Снова бросился на тахту, смял подушку, прижался к ней лицом.
— Сынок, ты не занемог ли?
Когда она вошла? Мать сидела возле него и встревоженно допрашивала:
— Опять много купался? Наказывала ведь… Голова болит?
Он поднялся, присел рядом с матерью. Бережно взял ее руки в свои.
— Здоров я, мама.
Она совсем забеспокоилась, высматривала что-то в его глазах. Может, предчувствовала.
— Что-то с тобой делается, сынок?..
— Да ничего, мама! Эвакуироваться вам надо. С Витей и Николаем…
— А ты?
Конечно, она догадывалась. Но, как и он, оттягивала этот момент. А теперь тянуть некуда. Надо, наконец, обо всем договориться.
— Я на фронт подамся, — сказал он, как выстрелил. Хотел осторожно, с подходом, и вот — пожалуйста. Захлебываясь, торопясь — таиться уже нечего — стал убеждать ее: — Толик Романовский, Федя Чесняк, Ваня Громак, все идут… Целый отряд набирается из комсомольцев! Ты пойми, не можем мы в тылу быть, когда на фронте такое… Совесть не позволяет! А с тобой Николай останется, он поможет тебе с Витькой… Так что не сомневайся!
Слезы катились по ее щекам. Она как-то сразу постарела, ссутулилась. Это его-то мать, всегда бодрая. В темной, по-девичьи толстой косе — ни единого поседевшего волоска, лоб гладкий, только над носом резкая вертикальная черточка, будто шрам от пореза. А тут и морщинки откуда-то взялись, под нижними веками обозначились круги.
— Ну, что ты, мама! Я же не один иду! И Толик, и Федя, и Ваня…
Она улыбнулась сквозь слезы его мальчишеской попытке спрятаться за товарищей. У тех свои матери и тоже небось плачут.
— Маленький ты еще, — сказала тихо.
— Я-то? Да ты, мама, посмотри. — Он встал, вытянулся, красивый, ловкий.
И мать невольно залюбовалась им, в который раз отметила про себя: «В отца». Отец-то его умер, одна поднимала ребят. Все заботилась, чтобы накормлены, напоены были. И не заметила, когда выросли.
— Все равно маленький. Годков тебе еще мало. Семнадцать не исполнилось.
Она уже говорила спокойнее, и он знал, что больше удерживать его не будет. Примется хлопотать, сушить сухари, в хлопотах совсем успокоится, примирится с мыслью, что сын пошел воевать. Надо наказать Николаю, чтобы берег ее. Он за старшего остается.
Павел и Николай — близнецы. Походили друг на друга и очень гордились этим. Одними игрушками играли, одни учебники читали. И не было случая, чтобы не поделили что-то между собой. Старались держаться всегда вместе: куда один, туда другой. А сейчас Павел уходил, Николай оставался. Так нужно. Не бросишь ведь мать с беспомощным Витькой, пацан он еще. Ничего, пока один Черкасов повоюет.
