Не вышло. Слишком, слишком устала. Образ темноволосой подруги с хризолитовыми глазами ускользал сквозь сито неверной памяти. Таял в огне страшной ненависти, которую испытывала та, другая Елена. В ином времени, в неведомом месте.
«Ты была счастлива?»
«Нет…»
Что же, по крайней мере, она помнила голос. И голос подсказал, что время пришло.
По-прежнему не открывая глаз, Елена прошептала — на большее сил не хватило:
— Идите нахер, уроды. Сегодня будете драть не комиссарское тело, а мертвечину.
И сделала то, что следовало сделать.
Падение оказалось долгим, почти бесконечным. И восхитительным — ни усталости, ни боли. Просто чувство покоя, давно заслуженного отдыха, которое — самое замечательное! — все длилось и длилось.
Елена ждала укола под грудью, вспышку боли, когда острие пронзит скопление нервов. А затем — пустоту, из которой нет пути назад. Хотелось надеяться, что за гранью есть что-то кроме полного небытия. В краткое мгновение между закончившейся жизнью и еще не начавшейся смертью Елена подумала о всемогущем Пантократоре. И о чуде. О возможности увидеть двух людей, с которыми ей не довелось обрести счастье в этом мире. Или мирах, если быть точными. О желании еще хотя бы раз посмотреть на старого медика и молодую воительницу, которые никогда не встречались и не знали друг о друге, но были равно дороги Лене, Хель и Тейне, одной в трех лицах.
Хотя бы один взгляд, одно лишь слово…
Удар. Сокрушительный, тяжкий, выбивающий дух. Не укол. И не в солнечное сплетение, а по затылку, будто с размаху доской огрели. Прежде чем окончательно провалиться в глубокий обморок, Елена поняла, что упала не вперед, на нож, а назад, когда опора за спиной внезапно исчезла.
И наконец, пришла благословенная тьма.
* * *
Готического солдатика на коне выстругали из светлого, почти белого дерева, потемневшего от времени. Настолько, что выжженные узоры терялись на общем фоне. Игрушечный кавалерист выглядел бывало и, судя по убитому виду, служил многим поколениям детей. Копьецо давно сломалось, конь остался без хвоста и ушей, а щит, похоже, яростно скоблили ножом. Видимо, резчик сделал когда-то герб, но затем от рисунка на всякий случай избавились. Немудрено, учитывая трепетное отношение общества к любой геральдике. Лишний завиток или оттенок тинктуры могли стать причиной жестокого спора о привилегиях, а затем и поводом для вендетты или даже частной войны благородных семейств.
Деревянный солдатик стоял рядом со свечой. Елена смотрела на фигурку и думала о том, что она и сама теперь как сломанная игрушка. Вздохнула — вместо вздоха получился долгий неровный всхлип — и перестала думать о бессмысленной ерунде. Перевела взгляд с игрушки на тех, кто сидел напротив. Они молча ждали, когда незваная гостья чуть оклемается и придет в более общительный вид.
