– Ангел мой хранитель, сохрани меня и помилуй, дай мне сна и покою и укрепи мои силы!
Она не любила игрушек, но обмирала от радости на маленьких щенят и котят, бегала за теленком и жеребенком, ходила за больным журавлем, занесенным к ним на двор случайным прохожим. Журавль зимовал в конюшне, и Ариша ходила туда кормить его и разговаривать с ним, а он протягивал ей ногу и дружески похлопывал крылышками. Весною он улетел – она всплакнула только про себя, но не горевала и думала: «Полетел Журка на болото кашку варить». Журавлиная кашка варится из лягушачьих ножек; очень вкусна, журавлята ее любят, а как журавли ее варят – никто никогда не видал.
По весне она глаз не отводила от нововысиженных цыплят, индюшат, утят и гусят.
Игрушки же, поиграв немного и иногда только, чтобы не обидеть подаривших, она передаривала брату. Даже и куклами больше играл Ваня, чем она. Только одна была у нее любимая кукла: Иван Иваныч, тряпичный мальчик с большой головой – Голован. Она ему пела колыбельные песенки и сказывала сказки. Любимая его сказка была про Иванушку-дурачка, а засыпал Голован скорее всего под песенку:
У кота-воркота
Была мачеха лиха…
Ваня играл в ее игрушки и не любил, когда она его тормошила и звала с собою бегать и играть в глубину сада: он побаивался Пунюшки Орехового. Он любил играть в беседке, неподалеку от дома.
Однажды, когда он там возился с куклами, Ариша, обегая сад, приметила, что из низкого окна молодцовской, выходившего в сад, смотрит на нее незнакомый мальчик. Ей надо было быстро пробежать мимо окна: она играла сама с собою в три круга – и оттого не остановилась около окна, а когда вернулась к тому же месту, мальчика уже не было.
Это был новый мальчик из «молодцовской», круглый сирота. Его привела к прадеду старая-престарая просвирня и повалилась в ноги: «Освободи ты меня…» Мальчик достался ей от жилицы, захудалой, чахоточной чиновницы, умершей у нее на квартире. Прадед посмотрел на худого, бледного мальчика – и решил не брать его – «Больно тонок», – а выдавать просвирне рубль в месяц на прокорм, но перевел взгляд на его руки – маленькие, белые, нежные, как у девочки, – и сказал ей:
– Встань, иди с Богом, а мальца оставь.
Мальчик держался за просвирню и прятал лицо.
– Не бойся, – сказал прадед, – ну-ка, протяни руку.
Мальчик подал руку – и прадед задержал ее в своей крепкой руке. Он залюбовался его рукой.
– Иди с Богом, – повторил он просвирне, – я его не обижу.
Он велел приставить мальчика в лавке к самым дорогим и тонким шелковым тканям, а мальчику, погладив по голове, сказал:
