– А почему нельзя? – спрашивала Ариша.
И прабабушка ей отвечала:
– Как же ты не знаешь? У тебя три сестрицы и два братца в раю. Они там, блаженные младенцы, веселятся, играют с ангелами в золотые яблочки. А если ты будешь здесь, на земле, есть яблоки до Спаса – Ангел отнимет у братцев золотые яблочки, и они заплачут.
В Третий Спас, Ореховый, Ариша шла с корзинкой в орешник, взбиралась с куста на куст и бросала в поставленную на траву корзинку пригоршни крупных орехов.
Ариша знала и таила от брата, где притаено в ольшанике соловьиное гнездо: она с замиранием сердца смотрела из-за кустов, боясь дохнуть, на маленькие, хрупкие яички и на первые живые пушки, проглянувшие из скорлупки. Она знала лучше брата голубое дупло в черной расщелистой иве и только не решила, кто там живет: Пунюшка садовый с зелеными глазами или просто сыч. Брат утверждал, что Пунюшка, она думала – сыч.
Осенью, в погожий тихий сентябрьский день, около Рождества Богородицы, запрокинув голову, она смотрела в небо и с трепетом сердца следила, как высоко-высоко удалялся над садом черный тонкий треугольник журавлей, и, когда он исчезал, прислушивалась с грустью к их отдаленному курлыканью, как прощальный привет, падавшему с неба. Она шептала им вслед:
Жур-жур-жураве́ль,
Лети за тридевять земель.
Гостем гости —
На добром помяни!
И кланялась вслед улетавшим птицам.
А весною ждала первого скворца. Скворечников было много, но она любила тот, что был у полузасохшей рябины. Она даже влезала на рябину тайком от брата и ото всех, чтоб посмотреть, хорошо ли там будет скворцу, и подстилала туда пуху, выщепленного из няниной перины. Она в Светлый Великий день выходила в сад на заре с няней и братом – смотреть, как солнце будет играть и посылать, играя и веселясь, первые лучи, не простые – «игрунчики». Брат зевал, и был сонный, и тер глаза кулаками, а она улыбалась на игру солнышка, на вешнее тепло, на светлый перезвон, на крупную четкую росу на яблонях.
В метель она смотрела из запушенного снегом окна детской в стонущий, жутко-белый сад и, насмотревшись, отходила молча, с первою тоскою, от окна, и прижималась к няне, и просила сказать сказку. Няня поправляла щипцами оплывшую сальную свечу – и начинала длинную, страшную сказку… Но сказка метели в саду была страшнее. Арише казалось, что не деревья скрипят, а нездешние строители строят там избу на курьих ножках для Бабы-яги, и куриные ножки уж топочут по саду, а половицы в избе уж скрипят под костяной ногой Яги. Ариша засыпала за сказкой и просыпалась, стоя на коленях в кроватке, и повторяла за няней, сонно смежая глаза:
